Chanel No.5. История создателя легенды

Но два года спустя мужчина, которого она заново открыла для себя, стал для нее камнем. Он двигался, говорил и действовал исходя из собственных импульсов, и не оставлял места для обсуждения. Ида чувствовала это и была постоянно начеку, пытаясь понять, что стало причиной такой перемены. Словно его лучезарная сила, то его живительное кипение, которое раньше бурлило в нем, теперь не находило выхода, оно пузырилось где-то внутри его существа, как сок дерева зимой, когда листьев нет, и этот сок лишь обеспечивает его внутреннюю жизнь. Если бы она знала, что в глубине сердца Эрнеста она все еще занимала жизненно важное место. Однако место это казалось настолько глубоко захороненным, что Ида иногда сомневалась в нем, особенно во время внезапного жеста или отдаленного взгляда, которые жестоко ранили ее сердце.

Эрнест меньше выходил из дома, чтобы оставаться с сыном, присматривать за ним, чего он никогда не делал до своего отъезда на войну. Он мало говорил, много читал, плохо спал, сон его был беспокойный, перебиваемый кошмарами. О своей работе он никогда не упоминал, но она догадывалась, что разработка этих газов, хотя и срочная и необходимая для России, дается ему непросто. Многие рабочие ушли на фронт, оставшиеся были не самыми умелыми, материалы, необходимые для производства, доставлялись с задержками, технические средства для производства газов оказались ненадежными…

Когда Ида пыталась расспросить мужа о месяцах войны во Франции, он отмахивался и уходил от этой темы. Поэтому она вынуждена была смириться с тем, что эта территория его жизни останется для нее недоступной. Либо она не смогла бы понять его рассказов, не пережив этого, либо ей не надлежало ничего об этом знать, потому что это знание было бы слишком болезненным. А может быть, Эрнест просто не мог об этом говорить?

Ида ждала его в своих молитвах, в своей любви. Найдя убежище в благоразумном, верном, любящем присутствии, она уважала его молчание, которое свидетельствовало, как она чувствовала, о стольких пережитых и накопленных страданиях и жестокости, о разочарованиях, о которых просто невозможно было рассказать. Она цеплялась за этот маленький огонек, мерцавший глубоко внутри любимого, далекий отблеск в буре эмоций и мыслей, которые яростно сталкивались друг с другом и безжалостно сотрясали его.

Но дни шли, и на глаза Иды опустилась серая пелена. Она переживала за Нестю. Ей хотелось добиться взаимопонимания. Единственным счастьем для Эрнеста было видеть, как его сын учится изъясняться по-французски, радостно поднося отцу эти первые слова, как искры, которые были в свое время заботливо вложены в его сердце. Лицо отца в эти моменты светлело, словно одно лишь слово, произнесенное ребенком, могло стереть все невзгоды и волшебным образом создать сияющий, свободный, безопасный мир.

«Эрнест вернулся… и ушел!»

Она так боялась потерять его за те два месяца, что он провел в больнице! Но физическая сила ее мужа превозмогла токсическое действие газов. Она молча наблюдала за ним у его постели, ни на мгновение не переставая разговаривать с ним в своем сердце, рассказывая ему о летнем небе, о ярких всплесках цветов под окнами, об улыбках и смехе Эдуарда, незаметно и нежно касаясь его лба, его руки, всегда рядом, мягкая, как дыхание.

Город в то время был дезорганизован, через него проходили потоки обездоленных беженцев, что существенно затрудняло перемещение между больницей и домом. Измученная, Ида приходила домой и плакала вечером одна в опустевшей комнате. И когда, наконец, врачи объявили о выздоровлении мужа, ей с трудом верилось в это, настолько ей было страшно. Но все же женщина обрела надежду и стала обращать внимание на свое платье, начала подготавливать дом, ибо было понятно, что после таких испытаний Эрнест будет освобожден от воинской повинности и останется в Москве. Наконец-то у них будет время чтобы снова обрести друг друга. Несмотря на трудности, связанные с войной, они смогли бы возобновить свою семейную жизнь, а парфюмер кроме того – свои творения.