Чао, Феликс Вивас

Всхлипывала и София: она стояла у окна и смотрела в колышущиеся зелёные дали. Мама была здесь же, за столом, и с грустной беспомощностью слушала исповедь дочери.

– Марио, конечно, хорош, чертёнок. И слова горазд красивые говорить. Только все его слова надо на сто двадцать четыре делить, чтобы в остатке понять, на что же он действительно способен. Ты правильно заметила: до сих пор ни смс-ки, как я долетела.

Осипшим от долгого молчания голосом Мама спросила:

– А он знает? Марио.

– Про что? – не поняла София.

Вместо ответа Мама деликатно кивнула Софии на живот.

– А, ты об этом. Знает, конечно. Я не могла не сказать.

– И что он?

– Да что – он!.. – пожаловалась София. – Он итальянец, мам – он утром глаза не успеет открыть, а уже смеётся! И так до ночи. С ним весело, конечно, но пойди разбери, о чём он думает на самом деле: важно это для него это или нет.

– А Игорь?

София закипела:

– Ещё чего не хватало! Мам, ни в коем случае! Никто об этом не должен знать! Никто, ты меня слышишь? Не хочу всех этих пересудов. Его семейка – да она же меня потом выполощет: как это их драгоценный сынок да с бездетной связался!..

– Мне кажется, ты слишком плохо думаешь о людях, – вздохнула Мама.

София сдвинула брови:

– Нет, мама, я знаю, о чём говорю. – Она кивнула на дверь. – Однажды он с дружками затеял финансовое дельце. Авантюру, проще говоря. И вляпался. Потом просил, чтобы я взяла его вину на себя, дескать, мне ничего за это не будет – максимум штраф, который бы они с дружками, конечно, оплатили. Я не вникала, дура влюблённая, и согласилась. В итоге, меня чуть не посадили, а его и след простыл. Да, мама, твоя дочь чуть не села в тюрьму – что ты глазки округляешь? Хорошо следователь был – советского воспитания ещё человек… Дружки-то все, как один, прикинулись жертвами и против меня показали, что впервые меня видят… А этот – даже не заступился. Даже не заступился…

София задумалась и замерла, словно окоченела от воспоминаний, но вдруг щёки её вспыхнули, словно огнём, глаза загорелись.

– О, Мадонна! – подняла она голову.

Её как будто озарило. Быстрыми движениями она вытерла глаза и носик. Мама тоже распрямилась.

– Что такое?

– Заступился! – воскликнула София. – Заступился, мама, это же был 'oн!

Мама не понимала:

– Он?

София вскочила, подбежала к сумке, начала копошиться там…

– Кто он-то, Соня? – не унималась Мама.

Озарённая достала из сумочки наручные часы. Это были мужские часы. Это были часы Германа. Он вверил их ей на минутку за минутку до того, как загремел в участок.

– Мама! Это был он!.. Три месяца – он сам сказал! Господи, как же я сразу-то?.. – Она живо нацепила часы себе на руку. – Ты права – это было потрясающе!

Мама крикнула:

– Погоди, а по телефону позвонить?!

Но София уже выбежала прочь, и Маме осталось разговаривать с захлопнувшейся дверью. С сочувствием она произнесла:

– Ах ты, моя девочка.

Её пальцы снова потянулись к сигаретам. Тут вбежала, запыхавшись, София, быстро чмокнула её в щёчку и схватила со стола ключи от машины.

– Представляешь, – ухнула она, – вот как на зло: в этот раз я свой телефон оставила, а его не взяла!

И, словно ветер, она вылетела обратно. Мама, заметно подрумянившись от поцелуя дочери, сперва просто отняла руку от сигарет, а затем оттолкнула пачку в сторону небрежным "пинком" пальцев и поднялась из-за стола с воодушевлением:

– Ты же моя девочка!..

Сидя в люксовом "американце", дожёвывал не землю, а брусничный пирог отвергнутый трейдер года и говорил по телефону:

– Всё продавайте. Продавайте! Да что ж такое – продавайте, я сказал! Это балласт. Есть инсайд, что их акции подешевеют – так что продавайте пока подороже, потом выкупим обратно подешевле. – Через окно своей машины Игорь заметил Софию, выпрыгнувшую из дома и закруглился: – Всё.

София запрыгнула в припаркованное у калитки мамино авто. Красная малышка тут же завелась, поддала газу, тронулась с места и вырулила к дороге.

Игорь поспешно смахнул с сорочки все крошки, схватился за руль и ткнул кнопку зажигания. Его машина развернулась и уехала вслед за Софией…

В магазинчике автозаправки красивые от природы и украшенные тщательным уходом дамские ручки сгребали с прилавков в корзину шоколадки и сдобные сладости. Девушка орудовала без стеснения и чувства меры, невозмутимо глядя из-под поднятой бровки на Германа и Рому, которые в свою очередь наблюдали за ней от соседней стойки. Сладости уже валились из корзины, а она сгребала их и сгребала, точно ждала, когда её остановят.

– Пой, как будто никто тебя не слышит, танцуй, как будто никто тебя не видит – так, кажется, говорят ваши итальянцы?

Она медленно, с достоинством, подошла к Роману, взглядом вытерла о Германа собственную наглость и поставила корзинку на руки своему молодому человеку.

– Жду на кассе, – проговорила она.

Чёрт меня побери, она проделала это так томно, что я и сам едва не согрешил в собственных мыслях. Ей-богу, как географичка приглашает созревающего школьника во снах на пересдачу!

Парень с корзинкой смотрел ей вслед с обожанием.

– Ромео, – встряхнул его Герман, – ответь мне как архитектор архитектору… Это – кто?