Чародей

Даже самый боголюбивый священник может устать от разговоров о религии, особенно начисто лишенных богословской строгости и мистических озарений. Мисс Энни в основном пересказывала свои сны; во сне ей часто являлся Иисус, и она подробно описывала его внешность. К счастью для Чарли, мисс Энни требовала от слушателей только тишины и внешних признаков согласия. Эймос ничего не говорил, но быстро ел и передавал тарелку за добавкой. Чарли вскоре научился молчать и придавать своей тарелке такой вид, словно он съел приличную порцию, а не ограничился несколькими кусочками.

Когда Чарли только поселился под кровом Макгрудеров, он пытался ввести в обычай молитву перед едой. Эймос, кажется, так и не понял, зачем она нужна, а мисс Энни и без того была близка к Иисусу и не нуждалась в подобных напоминаниях. Так что вскоре Чарли стал ограничиваться тем, что бегло проборматывал молитву про себя, крестился и приступал к хлебу насущному, который Господь счел нужным ему послать. Вероятно, это было испытание веры.

Эймос хмурился при виде крестного знамения: по его мнению, такое творили только «паписты».

Днем Чарли занимался приходской рутиной, раскатывая по лесным дорогам на своем ненадежном скакуне, но с наступлением темноты он оказывался на кухне Макгрудеров, как в ловушке. Большую часть года он не мог уходить к себе в спальню, поскольку она не отапливалась. Он пытался читать, но мисс Энни любила разговаривать и не понимала, как это можно хотеть читать, когда она хочет разговаривать. Эймос иногда читал местную газету, бурча в знак несогласия с написанным. Он давно уже перестал обращать внимание на сестру.

Воскресенье было исполнено сугубой горечи. Следовало отслужить литургию не менее чем в двух из шести церквей – маленьких, каркасных, отапливаемых буржуйками, явных капканов в случае пожара. Иногда Чарли исхитрялся посетить за день целых три церкви. Но независимо от богослужений он обязан был отобедать в полдень с самым важным прихожанином, чаще всего по совместительству также и крупнейшим жертвователем; меню и сценарий этих обедов никогда не менялись.

Теперь, питаясь тонкими ароматными бульонами Кристофферсон, Чарли мог позволить себе описывать те воскресные обеды в юмористическом ключе. Основное блюдо составляли жирные жареные свиные отбивные, а если не они, то закрытый пирог с курицей и овощами, в который пошла пожилая несушка, и клецки, весь ужас которых Чарли пытался описать, подбирая точное слово: «тюленеобразный» и «глютеноидный» не годились – звучание было подходящим, но не подходило значение. Наконец мы коллективно решили, что самое близкое, что может подойти, – «протеиногенный», и действительно, это звучное слово своей протяжностью напоминает слизь, которая тянется нитями, вроде густых соплей. Завершался обед компотами домашней закрутки, очень сладкими, и кофе настолько крепким, согласно гордым заверениям хозяйки, что по нему и мышь пробежит.

Чарли никогда не ел много и, мне кажется, вообще не особенно интересовался едой. Но этикет требовал не отставать от хозяев. Отъехав на мопеде в сторону следующей точки пастырского визита, Чарли тормозил и выблевывал обед на обочину.

Но этим празднование дня Господня не ограничивалось. У Макгрудеров воскресенье было «гостиным днем», когда открывали гостиную, а по зимнему времени еще и топили в ней печь с верхней загрузкой, которая вскоре начинала распространять удушливое тепло, весело светясь через слюдяные окошечки в дверце. В будни Макгрудеры сидели на кухне, поскольку она одна во всем доме отапливалась, но по воскресеньям мисс Энни требовался стоявший в гостиной орган, чтобы поделиться новейшими плодами своего вдохновения.

Мисс Энни писала хвалебные гимны. Она не сочиняла музыку, но клала свои набожные рифмы на популярные мелодии, которые знала и могла играть на одышливом старом органе; над его мехами поработали мыши, и звук его блуждал так же, как голос самой Энни.

Ее коронным номером, которым она завершала каждый воскресный концерт, был гимн, положенный на некогда популярную песенку «Назову тебя любимой». В версии мисс Энни он начинался так:

Мой любимый Иисусе,
Я люблю Тебя… —

и, когда она пела, ее лицо, по словам Чарли, преображала ухмылка санкционированной похоти. Бедная безумная старая дева! Ее невинная религиозность сильно отдавала неудовлетворенным желанием.

Профессия обязывала Чарли любить ближних и всех прощать, но он с трудом переносил завывания мисс Энни. Он погружался в мысли, вспоминая богослужебную музыку под руководством доктора Декурси-Парри, и душа его истекала кровью. Но от него ожидали похвалы, и он хвалил.

«Гостиные вечера» продолжались до девяти, что было поздним часом для Эймоса и соседей, из которых чаще всего приходили Геркулес Макнэбб и его жена Дорси. Музыка прекращалась в половине девятого, чтобы оставить время на жареные пышки и крепкий чай; после них Геркулес Макнэбб произносил: «Ну что ж, пожалуй…» – и оргия подползала к концу.