Еще одна глава истории аферы Мэдоффа была закрыта всего через три дня после вынесения приговора. В восьми километрах от федерального суда по направлению к окраине в гардеробной главной спальни пентхауса на Восточной Шестьдесят четвертой стояла судебный маршал (пристав), и Рут Мэдофф выясняла у нее, какие вещи можно разложить по коробкам и забрать с собой.
Рут Мэдофф оставляла технику, мебель, предметы искусства, дизайнерскую одежду, вечерние платья, шубы из лучших мехов – все «застрахованное и готовое к продаже имущество» в доме, который когда-то был ее собственным. Ей сказали, что она может сохранить вещи, которые маловероятно продать, и она надеялась сохранить сильно поношенную меховую шубу тридцатилетней давности, которую держала в руках и которая была слишком старой и не стоила ни гроша.
Ну, хоть доллар-то она стоит, ответила пристав. И шуба осталась.
Остались и принадлежности для гольфа: ношеные туфли, три пары старых перчаток, разные и неновые мячи, вязанные крючком чехлы для клюшек; и семь почтовых марок в память Эллы Фицджералд, найденные в кошельке; и двадцатипятицентовик 1967 года, выуженный со дна черной кожаной сумки.
Тем временем каким-то образом стало известно, что в этот день судебные маршалы будут описывать имущество, и снаружи дома установили телекамеры. Чтобы не проходить сквозь их строй, Рут Мэдофф незаметно вышла с черного хода. Так она покинула свой дом в последний раз.
За день до этих событий The Wall Street Journal сообщил в Интернете, что после шести месяцев расследования не найдено доказательств тому, что Рут Мэдофф принимала участие в афере своего мужа.