Положение Рут Мэдофф в месяцы, последовавшие за арестом ее мужа, было и того сложнее. У сыновей, по крайней мере, оставались их молодые семьи, родня со стороны жен, близкие друзья. Но решение Рут не расставаться с Берни отрезало ее от сыновей и почти ото всех остальных из ее круга, кроме мужниных адвокатов.
В течение недели некоторые из жертв Мэдоффа оскорбляли ее в печати, публиковали карикатуры на нее и открыто винили в уголовщине. В тех редких случаях, когда она покидала квартиру, чтобы пойти в магазин или, позднее, чтобы раз в неделю навестить мужа в тюрьме, ее донимали толпы журналистов. Самыми злобными были нападки в Интернете. Один специалист по культурной антропологии метко заметил, что Рут «воспринимали как суккуба при Берни-инкубе», то есть как демоницу, высасывающую жизнь на пару с распутным злым демоном.
В чем состоит ее единственное доказанное преступление? В том, что после признания мужа она его не оставила. Согласно конфиденциальному источнику, вот как она позже объяснила свое решение: «Я пятьдесят лет любила человека – я не могу покинуть его, даже если он совершил ужасное преступление. Что вы сделаете, если ваш взрослый ребенок совершил страшное преступление? Вы его покинете?» Так что она осталась, потрясенная преступлением, но тем не менее неспособная отступиться от того, кто его совершил.
Некоторые родственники и несколько ближайших доверенных друзей поддерживали ее украдкой, даже притом что ее муж ограбил их, но публично никто не смел выступить в ее защиту. Ее избегали многие друзья, которых она знала всю жизнь, – одни из-за ограничений, наложенных их юристами, другие из праведного гнева, оскорбленные предательством Мэдоффа по отношению к ним. Ее не принимал парикмахер, от нее прятался флорист, ее отказались обслуживать в любимом ресторане. Собственные сыновья осудили ее за то, что она не покинула отца, хотя и не верили в то, что она его сообщница.
За одну ночь женщина, образ жизни которой люди ее круга никогда не считали безвкусным или вульгарным, обнаружила, что ее обвиняют в неумеренности – алчной, кричащей, почти преступной, как если бы квартира на Восточной Шестьдесят четвертой вдруг превратилась в мраморный этаж башни Трампа, а Монток начал бахвалиться богатством, побивая чванство любого насельника Хемптона. Даже после гражданской конфискации имущества, оставившей ей на все про все 2,5 млн долларов, то и дело появлялись лихо заверченные рассказы, предрекающие ее неминуемый арест.
К тому времени казалось, что она потеряет и это. 29 июля 2009 года против Рут Мэдофф подал иск лично Ирвинг Пикард, потребовавший возврата 44,8 млн долларов, которые, как он заявил, она получила от фирмы Мэдоффа за шесть лет, предшествующих банкротству ее мужа. В иске он подробно перечислил более ста трансфертов со счета фирмы на ее личные счета или на счета компаний, в которые она инвестировала. В иске не приводилось никаких доказательств того, что Рут Мэдофф принимала участие в афере или хотя бы знала о ней.
После конфискации в пользу жертв 80 млн долларов Рут Мэдофф едва ли могла удовлетворить требование конкурсного управляющего. У нее не было 44,8 млн долларов, ей оставили ровно 2,5 млн долларов, и теперь она боялась, что большая часть их уйдет на улаживание тяжбы с Пикардом.
Пикард не пытался получить свой фунт мяса. Ему просто нужно было получить решение суда против Рут Мэдофф, которое обязало бы ее выплачивать любой будущий доход (например, от публикации воспоминаний) в пул активов для жертв Мэдоффа. Ее адвокат Питер Чавкин возмутился и выразил это публично. Берни Мэдофф не мог давать публичных комментариев, но и он был в ярости. В день, когда он узнал об иске против жены, испарились все его намерения сотрудничать с Пикардом (каковые намерения, признаться, были вовсе не очевидны). Пройдет больше года, прежде чем он согласится хотя бы встретиться с командой Пикарда.
Могла ли жизнь Рут быть менее унизительной? Могла. В августе Шерил Вайнстайн, одна из жертв ее мужа, бухгалтер и финансовый директор благотворительной организации «Хадасса», которая на чтении приговора так красноречиво рассказывала, какая тварь Берни Мэдофф, опубликовала воспоминания, поведав читателям, что в середине 1990-х имела с ним краткую сексуальную связь. Скандальная книжка была усеяна оскорбительными комментариями по адресу Рут и ее сыновей: и что жена «держала Берни на коротком поводке», и что «в кругах общества, в которых они вращались, всем было за нее неловко», и что, судя по отзывам самого Берни, сынки у него «избалованные и наглые».
Конечно, у Мэдоффа могли быть романы. Он был мужчина привлекательный, обольстительный, а любой брак натыкается временами на камешки, которые могут сбить супругов с пути истинного. Но если трезво смотреть на вещи, это служит скорее доказательством того, что Рут не знала о преступлении мужа: какой ненормальный рискнет обманывать жену, которой известно, что он жулик, и которая может в любой момент его выдать, – жену, чьи адвокаты могли бы заключить превосходную сделку в обмен на такое разоблачение? Если бы Рут была сообщницей Мэдоффа и поймала его на обмане, ему грозила бы не только ярость женщины, которой пренебрегли, но и кое-что посерьезнее.
Адвокаты Рут Мэдофф снова и снова сухо отрицали или вовсе отказывались комментировать еще более диковинные наговоры. Но когда были опубликованы записки Вайнстайн, Чавкин решил извлечь из скандала полезный для многих урок. Он заявил, что Рут ничего не было известно ни о преступлении мужа, ни о его мнимом романе.
Если роман и вправду случился, продолжал Чавкин, то «тем, кто твердит, будто Рут не могла не знать о преступной деятельности своего мужа, самое время напомнить о том, что есть вещи, которыми супруги не делятся, как близки бы они ни были».
И все же потребность публики в компромате на эту хрупкую шестидесятивосьмилетнюю женщину была беспредельной. Спустя более чем восемнадцать месяцев после ареста Мэдоффа телекомпания ABC News разместила на своем веб-сайте статью и сделанную камерой с длиннофокусным объективом короткую видеозапись, раструбив о сенсационной новости: Рут Мэдофф сменила цвет волос со светлого на светло-каштановый – вероятно, в расчете, что это поможет ей передвигаться по Манхэттену инкогнито. Конечно, ее надежды не оправдались.
Нет никаких сомнений, что Рут, Марк и Эндрю заслужили бы все эти (и бóльшие) лишения, будь они в самом деле виновны в пособничестве этому злостному преступлению, сломавшему столько людских жизней, или если бы они что-то знали и промолчали. Будь они сообщниками, они заслуживали бы куда большего, чем поношение в СМИ. Они заслуживали бы скамьи подсудимых, приговора, разорения и пожизненного срока.
Но в океанах чернил и галактиках киберпространства, посвященных Рут Мэдофф и ее сыновьям, лишь немногие комментаторы задали очевидный вопрос: что, если они невиновны?
Может быть, они просто верили Берни Мэдоффу, не задавая вопросов, как верили все его жертвы. Может, они искренне полагали себя удачливыми бенефициарами его крайне закрытого, но исключительно успешного хедж-фондового бизнеса, как несомненно полагал бы любой наследник миллиардера с Уолл-стрит. Может, задай они этот вопрос, Мэдофф обвел бы их вокруг пальца с помощью той же самой фальшивой документации, которой годами дурачил регуляторов.
Вот в чем состоит неприятная правда.
Тысячи жертв Мэдоффа жестоко пострадали от того, что он предал их финансовое доверие: нет сомнений, что их жизни были почти загублены. Хотя у большинства жертв все же оставались семьи и друзья, они потеряли деньги, место в обществе, ощущение уверенности в завтрашнем дне, веру в собственные суждения – и все это они утратили в одночасье, в одно мгновение.
Рут, Марк и Эндрю Мэдофф тоже утратили все это: все свои деньги, общественное положение, уверенность в завтрашнем дне, доверие к собственным суждениям, всякую надежду на лучшее будущее. И в то же самое мгновение они утратили почти все сокровенные отношения с близкими людьми, в том числе связи друг с другом.
Если Рут Мэдофф была невиновна, она в один страшный миг узнала, что почти пятьдесят лет была замужем за ходячей ложью. Она утратила все счастливые воспоминания, все бережно хранимые в памяти моменты долгой совместной жизни. Под маской мужа, которого она любила с тринадцати лет, на самом деле был закоренелый преступник, который десятилетиями обкрадывал тысячи людей, включая почти каждого члена ее семьи и практически всех друзей.
Если правда то, что Марк и Эндрю были невиновны, они вмиг поняли, что их отец лгал им в каждом своем наставлении, в каждом требовании быть честными, в каждом подарке, в каждом празднике. Он лгал им, выдавая роскошь за плоды своего гения и тяжкого труда, когда на самом деле это было награбленное добро, часть которого была украдена у тех, кого все они любили. Они думали, что помогают строить фирму, а она оказалась местом исторического преступления. Некоторые из сотрудников, которым они всю жизнь доверяли, оказались сообщниками отца. Он разрушил их будущее – и разрушил их прошлое. От отца у них не осталось ничего, даже воспоминаний.
За один вечер они стали изгоями в обществе, презренными, оклеветанными, обвиненными в тяжких грехах и настолько всем ненавистными, что с ними даже грозили расправиться физически. Никто, кроме наемной охраны, не защитит их от враждебной толпы, и лишь немногие выразят им сочувствие вслух. И так может длиться всю их оставшуюся жизнь, даже если прокуратура никогда ни в чем их не обвинит. Высший суд общественного мнения уже вынес приговор без права на апелляцию и изгнал их, не посмотрев на то, что нет ни единого документально подтвержденного факта их вины.
Будь они виновны, такой расклад должен был бы вполне их устроить.
И все же если Рут, Марк и Эндрю были невиновны, то они, все трое, тоже были жертвами Мэдоффа и, возможно, понесенный ими урон был весомее, чем у других. Но летом 2009 года с таким предположением не был готов согласиться никто. А многие жертвы Мэдоффа никогда с этим не согласятся.