Чародей лжи. Как Бернард Мэдофф построил крупнейшую в истории финансовую пирамиду

Новое столетие, помимо никому не ведомого вреда, который изъятия Пикауэра причиняли финансовой пирамиде Мэдоффа, принесло внезапную острую боль и семье Мэдофф, и законному семейному бизнесу Bernard L. Madoff Investment Securities.

В сентябре 2002 года Чарли Винер, племянник Мэдоффа и его сотрудник, узнал, что у его дочери рак. Пока ее лечили, Питер Мэдофф, который сам уже прошел курс лечения от рака мочевого пузыря, в ноябре узнал, что у его сына Роджера опасная форма лейкемии. В начале весны 2003 года, вскоре после того, как Роджер начал изнурительное лечение, которое он опишет в посмертно изданных записках под названием «Лейкемия для неопытных», сын Берни, Эндрю, отправился на тестирование. Оказалось, что у него тоже рак. Предварительный диагноз был «лимфома клеток мантийной зоны». Еще один противник, очень коварный.

В новом десятилетии все внимание Питера Мэдоффа сосредоточилось на одной-единственной больничной постели. Психолог-консультант больницы с волнением вспоминал, как Питер, всего за несколько дней до смерти сына, бережно втирал ему в ступни мазь, чтобы утишить боль. Рут и Берни на средства из семейных фондов финансировали исследования этого и других видов рака лимфатической и кровеносной систем. Шейна, сестра Роджера, много работала, участвовала в различных мероприятиях по сбору средств, но была совершенно разбита горем. Семья переживала трудные времена.

Хваленый маркетмейкерский бизнес Мэдоффа тоже хворал, хотя позднее Мэдофф и будет отрицать это. Компьютеризация и конкуренция, которые он так долго отстаивал перед регуляторами, и впрямь снизили стоимость трейдинга, но снизили и прибыли от трейдинга, в том числе и в его фирме. Восстановленные записи дают понять, что видимый бизнес на Уолл-стрит, которым занимались Мэдофф и его семья, между 2001 и 2003 годами потерял почти 160 млн долларов. Мэдофф уверял, что скомпенсировал убытки за счет капитала, который он сохранил за эти годы. Но эти убытки еще больше усложнили схему финансовой пирамиды.

Растущий отряд хедж-фондов – клиентов Мэдоффа (по большей части невольных, но оттого не менее наивных) – собирал с ширящегося поля инвесторов достаточно денег, чтобы позволить Мэдоффу обеспечивать нежелательные изъятия Джеффри Пикауэра. А Фрэнк Дипаскали находил способы отмыть незаконные суммы и свести их в потоки доходов, которые в отчетности не самой преуспевающей брокерской фирмы выглядели бы законно и не вызывали вопросов ни в самой фирме, ни за ее пределами.

Для этого Дипаскали тщательно рассчитывал комиссионные выплаты, которые надлежало бы сделать, если бы Мэдофф на самом деле проводил для клиентов заявленный объем трейдинга. Затем он переводил нужную сумму с банковского счета пирамиды на счета аффилированного банка в Лондоне, а потом обратно в Нью-Йорк, чтобы показать их в бухгалтерских книгах нью-йоркской фирмы как законную комиссию от якобы реализованных сделок на европейских рынках. Все это в общем согласуется с легендой Мэдоффа о том, почему его брат и сыновья не знали о сделках его хедж-фонда, проводимых через трейдинговый отдел в Нью-Йорке, где все они работали.

Несмотря на личные переживания тех лет, Мэдофф и Дипаскали по части хранения своих секретов (и по части загребания денег) становились все наглее.

Всегда казалось, что денег хватит и для латания дыр в расходах внутри офиса, и для жирных чеков самому Дипаскали и его шустрым сотрудникам с семнадцатого этажа, и на зарплату и бонусы офису на этаже руководства, и на займы семейству Мэдофф на девятнадцатом этаже. Всегда были деньги на перелеты первым классом, на первоклассный шопинг, на первоклассную жизнь и, конечно, на первоклассную филантропию. Это был стиль жизни, повторявший привычки крупнейших инвесторов Мэдоффа, доверчивых людей, которые стали его попутчиками в путешествии, обещавшем привести его в страну почти невообразимого богатства.

Карл Шапиро все еще был одним из самых уважаемых в Бостоне филантропов, а также видной, хотя теперь уже менее активной фигурой в блестящем обществе загородного клуба Палм-Бич, где они с женой Рут жили в номере люкс с полным обслуживанием роскошного отеля Breakers. Их элегантно одетые дочери и франтоватый зять Роберт Джаффи каждый год посещали множество дорогостоящих благотворительных мероприятий, а их имена и лица то и дело появлялись на страницах светской хроники местной прессы.

Один из основателей Cohmad Securities Сонни Кон все так же спокойно проживал на Лонг-Айленде, где они с братом стали видными жертвователями в систему еврейских больниц северного побережья Лонг-Айленда. Но куда больше времени он проводил в компании близких ему собратьев-мультимиллионеров в окрестностях Майами, доверив операции Cohmad своей дочери Марше Бет, которая знала Мэдоффа с детства и полностью ему доверяла.

Стенли Чейз и его жена, востребованный кинодраматург, жили в Беверли-Хиллз в почти нарочитой простоте: автомобиль – старый «японец», дом – весьма незамысловатый по стандартам их района. Судьба оказалась сурова к Чейзу, у которого началось редкое заболевание крови, унесшее его жизнь в 2010 году. Но благодаря счетам у Мэдоффа его семья и клиенты, по-видимому, процветали, а своими филантропическими дарами он заслужил почет и уважение в Лос-Анджелесе и в Израиле.

Майк Энглер, старый друг Мэдоффа и его представитель в Миннеаполисе, умер в 1994 году, но его вдова и взрослые дети оставались в орбите Мэдоффа, годами составляя компанию его семье на лыжных прогулках и на полях для гольфа и доверяя свое состояние его гению. Их тесные связи с Мэдоффом придавали уверенности другим его инвесторам из круга их друзей.

Эзра Меркин стал признанным авторитетом на Уолл-стрит. Все восторгались его красноречивыми ежеквартальными письмами к инвесторам. Он жил в окружении зримых атрибутов успеха: предметы искусства музейного уровня, престижная квартира в одном из легендарных зданий на Парк-авеню и членство в советах множества школ, университетов и благотворительных учреждений. Президент Синагоги Пятой авеню, основать которую помогал его отец, он был широко известен как благочестивый, щедрый человек великого богатства и великой мудрости.

Брокерская фирма Мэдоффа тоже представлялась внешнему миру процветающей. К 2004 году здесь работало почти двести человек, а чистая отчетная прибыль составляла 440 млн долларов, что было впятеро больше, чем в предыдущем десятилетии, и вдвое больше, чем всего пять лет назад. Она вошла в число пятидесяти крупнейших фирм Уолл-стрит.

Похоже, никто не интересовался с пристрастием, что в ней происходило. От пары-тройки неуверенных запросов от Комиссии по ценным бумагам и биржам Мэдофф легко отбился. Кое-кто из прозорливых финансовых консультантов и банковских аналитиков наткнулся на те же противоречия, что в конце 1990-х годов встревожили аналитиков из Ivy Asset Management, и негласно занес Мэдоффа в черный список. И отдельные очень влиятельные люди списали его со счетов и предупредили своих клиентов держаться от него подальше – видные управляющие хедж-фондами, кое-кто из руководства Credit Suisse, то есть те, к чьему мнению регуляторы прислушались бы. К счастью для Мэдоффа, никто из этих влиятельных людей, похоже, не протянул руку к телефону и не поделился вескими опасениями с регулирующими службами или с иными органами правопорядка.

Судя по всему, все эти скептики понимали, что его деятельность не что иное, как ловушка, которая в случае «пожара» в любой момент может захлопнуться. Однако они предпочли поскорее проводить клиентов к выходу и тихо удалиться. Если бы переполненное людьми здание в конце концов загорелось, разве их вина, что у пожарных или инспекторов службы по эксплуатации здания не хватило ума заметить опасность самим?

Итак, несмотря на все беды и треволнения в семье Мэдофф, несмотря на его головную боль из-за миллиардов на счетах Пикауэра, дела у Берни обстояли совсем неплохо: его репутация на Уолл-стрит была лучезарна как никогда, его тайной афере не страшны были регуляторы, и чуть ли не каждый день к нему мешками прибывали все новые деньги.