Чародей лжи. Как Бернард Мэдофф построил крупнейшую в истории финансовую пирамиду

Он потребовал от Конгресса основать фонд реституции и ввести в действие своего рода чрезвычайное законодательство, которое позволило бы SIPC «ослабить нормы» и распределять деньги с большей скоростью. И заключил: «Мы не доверительные фонды, не хедж-фонды и не банки. Мы обычные люди, которые были жертвами непостижимого преступления и жизни которых перевернулись вверх дном. Мы обращаемся к вам, единственной нашей надежде, за помощью, в которой мы так отчаянно нуждаемся».

Но Конгресс не ввел в действие ни чрезвычайного законодательства, ни фонда реституции. Не вызвали изменений в политике SIPC и призывы к Комиссии по ценным бумагам и биржам. В частном порядке регуляторы могли раздражаться на то, что SIPC решает назревший вопрос расширения связи с общественностью. Но и у самой Комиссии в отношениях с общественностью имелись громадные проблемы, и в битве вокруг чистых активов она вообще не принимала на себя никаких обязательств, пока этого не потребовал суд.

Иск Lax & Neville последовал почти сразу после аналогичного иска Хелен Чейтмен. Она доказывала, что Пикард несправедлив и непоследователен, что процессы по «возврату выплаченных ранее сумм» попросту аморальны и что и иски по возврату, и Пикарда следует исключить из процесса по искам к Мэдоффу, если жертвы вообще хотят добиться правосудия.

Вдохновленные своими неутомимыми защитниками, «выигравшие вчистую» стали более организованными. В письмах в редакции, в постингах в Интернете, в интервью СМИ и в письмах в Конгресс и в суд они отточили свои аргументы против подходов Пикарда, основанных на анализе входящих и исходящих денежных потоков. Некоторые из них учреждали группы защиты, формировали альянсы с другими группами жертв мошенничества и лоббировали в Конгрессе в пользу законодательного акта, который заставил бы Пикарда и SIPC признать их претензии.

«Проигравшие вчистую» были менее склонны к публичным выступлениям. Они нашли молчание не столь ранящим – все-таки Ирвинг Пикард и Дэвид Шиэн вели их бой, и они не хотели подставляться под атаки более шумных «вчистую выигравших». Но так как никто не выступал публично от имени «вчистую проигравших», то сторонников подхода, основанного на анализе денежных потоков, кроме Пикарда и Шиэна, не было видно.

14. За грехи отца

Незадолго до трех часов дня среды 17 июня 2009 года генеральный контролер Комиссии по ценным бумагам и биржам Х. Дэвид Котц, невысокий и подвижный темноволосый человек с глубоко посаженными глазами, вошел в здание шоколадного цвета исправительного центра Metropolitan в глубине федерального комплекса на манхэттенской Фоли-сквер. Котца сопровождала его заместитель, стройная блондинка по имени Ноэль Френджипейн.

Они пришли расспросить Берни Мэдоффа о том, каким образом он более десятилетия ускользал от десятков следователей Комиссии.

В исправительном центре – попросту говоря тюрьме – им указали небольшое помещение для свиданий, обставленное лишь несколькими стульями и не имеющее даже стола, где к ним присоединились Айк Соркин и его коллега Николь Дебелло.

После короткого ожидания вошел Мэдофф в сопровождении охранника, который освободил его от наручников. Несмотря на три месяца в тюрьме, он, если не считать тюремной униформы, выглядел почти так же, как в новостных выпусках и тематических телепередачах последних шести месяцев.

Котц попросил его принести свидетельскую клятву, но Мэдофф отказался. Когда Соркин напомнил, что он обязался «говорить правду», он просто кивнул.

Мэдофф тут же захотел прояснить некоторые вопросы. Он заявил, что прокуратура и Ирвинг Пикард неверно поняли кое-что из сказанного им на декабрьской встрече, когда они обсуждали отказ от обвинения. «Ходит много ложной информации» о деле, начал он, поспешно добавив: «Я не говорю, что я невиновен».

Затем он пустился излагать историю, сплетенную из правды и лжи, о том, что якобы произошло на самом деле, позволив Котцу узнать из первых уст, как он годами вертел юристами Комиссии.

Он утверждал, будто все, что он рассказывал Комиссии о своей стратегии опционной торговли – «конверсии с разделением страйка» – и о компьютерных алгоритмах, было чистой правдой: в начале своей брокерской деятельности он в самом деле с успехом покупал и продавал акции и опционы. «Тут надо нутром чуять, хотя теперь у нас и есть искусственный интеллект, – продолжал он. – Это сочетание новейшей технологии и интуиции трейдера, а я был хорошим трейдером». Он повторил то, что говорил в суде: что афера началась в начале 1990-х как временная мера. «Я набрал обязательств на слишком большую сумму, и стратегия забуксовала, – говорил он Котцу, пересыпая свою речь биржевым жаргоном и переплетая выдумку с правдой. – У меня был европейский банк, я исполнял прямые конверсии, а они делали обратные… Я думал, что справлюсь».