Чаролес

Оливер был чудесным, но Алиса отчаянно тосковала по женской дружбе. Увы, хотя она искренне восхищалась мордешором, ее чувства вряд ли были взаимны. В глубине души девочка опасалась, что Лейли испытывает к ней лишь неприязнь, – а теперь, учитывая прошлую неудачную попытку наладить взаимопонимание, еще и боялась, не испортила ли все окончательно. Что, если своей бестактностью она запустила какой-то невидимый механизм, грозящий привести Задание к абсолютной катастрофе? Даже Оливер (которому, как вы помните, вообще не полагалось здесь находиться) сумел завоевать расположение Лейли: Алиса видела их дружбу, завидовала ей и с каждой минутой только сильнее убеждалась в неизбежном провале. Но на самом деле они с Лейли были подобны двум половинам одного дня: свет и мрак, которые то расходятся, то сближаются снова, лишь изредка присутствуя на небосклоне в один и тот же миг.

Алисе нужно было дождаться затмения.

* * *

Хамам был достаточно большим и темным, чтобы девочки не видели друг друга до самого конца купания. И хотя Лейли втайне испытывала облегчение, Алиса теперь волновалась больше прежнего. Ей нужно было снова остаться наедине с мордешором, и как можно скорее. Она не сознавала, что болезнь Лейли распространяется так быстро, и боялась даже думать о том, что случится, если она немедленно не предпримет что-нибудь по этому поводу.

* * *

Накупавшись, вся компания воссоединилась у входа. После мытья Алиса и Оливер будто заново родились, хотя и чувствовали себя слегка неуютно в старой замызганной одежде. Поход за свежей значился последним обязательным пунктом в их программе, и Беньямин поспешил откланяться, сказав, что вернется, как только продаст шафран. Друзья договорились встретиться здесь же перед заходом солнца, чтобы вместе насладиться праздником, – и никто, даже Алиса, не заметил, как Беньямин вложил сиреневый цветок ей в карман.

Лейли упрямо боролась с нарастающей тревогой из-за того, что она развлекается в городе, пока в сарае ее дожидаются сорок немытых трупов. На этот раз она твердо решила подарить себе несколько часов отдыха перед возвращением в тот беспросветный мрак, которым была ее жизнь. Поэтому она уверенно провела Алису и Оливера сквозь толпу – при этом подсознание девочки продолжало искать папино лицо среди множества других – и сопроводила их к своим любимым магазинам на главной дороге. За тринадцать лет Лейли ни разу не купила себе ни одной обновки, но это не мешало ей любоваться лавками издалека. Она и теперь не переступила бы порог этих заведений, чьи витрины разбивали ей сердце, если бы не обещание новым друзьям. Они в самом деле были перепачканы от воротников до ботинок и являли собой зрелище такое позорное, что помощь Алисе и Оливеру могла считаться услугой не только им, но и всему населению Чаролеса.

Лейли держалась в стороне, пока они перебирали бесчисленные вешалки с мехами и плащами, и высказывала свое мнение, только когда ее спрашивали напрямую. В остальном она предоставила спутникам наслаждаться богатым выбором. Откуда же ей было знать, что они использовали магазинные стойки как прикрытие для важного разговора? Старательно шурша одеждой, Алиса описала Оливеру иссохшие конечности Лейли, и они торопливо зашептались, обсуждая, как ей помочь. В конце концов оба пришли к выводу, что наилучшим выходом будет не пускать ее домой так долго, как получится. В этом была своеобразная логика: пока Лейли не использует магию мордешора, ее болезнь не распространяется еще больше. Интересная теория.

Тем временем Лейли размышляла, как приятно проводить время с людьми, способными думать о чем-то помимо смерти. Приятно и непрактично. Она не могла дурачить себя вечно. Девочка слишком остро ощущала, что попусту тратит время в городе и пыжится изобразить беспечность, когда на самом деле у нее есть работа – неизбежная и неотменяемая. Чем дольше Лейли оставалась наедине с этими мыслями, тем труднее ей становилось думать о чем-либо другом, – хотя Ялда изобиловала удовольствиями, способными развлечь и отвлечь кого угодно.

Минуты множились.

Прошел час, и Лейли (которая до сих пор лишь подпирала косяк и временами пожимала плечами в ответ) перестала замечать и вопросы Алисы, интересующейся ее мнением по поводу очередной шляпки или пальто, и хмурые взгляды Оливера, гадающего, в какие лабиринты разума опять убрела мордешор. Лейли больше не могла притворяться, что ей есть хоть какое-то дело до их забот. К нынешнему моменту она потратила три с половиной часа (не будем забывать, что обратная дорога обещала занять еще полтора) на какие-то глупости, в том числе последние два – на принятие повторной (совершенно ненужной) ванны. Девочку по пятам преследовало ощущение бесполезности. Каждая потерянная минута причиняла ей почти физическую боль, каждый нырок солнца усиливал гложущую ее тревогу, и чем тревожнее она становилась, тем сильнее уверялась в одной простой истине:

Она совершила огромную ошибку, решив поиграть в экскурсовода для этих чужаков.

* * *