Чаролес

Чаролесцы поддерживали дружеские отношения со всеми созданиями, среди которых обитали, а потому городское законодательство касалось не только людей, но и животных. Существовали специальные нормы, позволяющие гражданам производить товары и услуги, а в обмен получать от линяющих лис, волков, норок и кроликов излишки меха, которые затем использовались в зимней одежде. Для чаролесцев это была чрезвычайно выгодная сделка, а теперь ее оценили и Алиса с Оливером, которые наконец-то приоделись по погоде.

Их выбор был одновременно модным и практичным, а финальное сочетание цветов и тканей шло каждому как нельзя лучше. Оливер приобрел традиционную меховую шапку с висячими ушами, ярко-красный кашемировый шарф, теплые перчатки, пальто до колен из тяжелой черной шерсти, плотные угольно-серые брюки и блестящие черные сапоги для верховой езды. Новая одежда так подчеркнула его природную привлекательность, что чаролесцы, проходя мимо, невольно замедляли шаги и поворачивали головы ему вслед.

Алиса тоже блистала. Теперь ее белоснежные волосы были обернуты пестрой шерстяной шалью; узор «пейсли» из синих, зеленых и красных пятен приятно контрастировал с бледными чертами девочки, придавая ей особенно эфемерный вид. Шаль дополнял высокий чепец, удерживавший ее на месте, и плотная фиолетовая накидка, под которой скрывалось золотое шелковое платье с отделкой из кашемира. Новые ботильоны выглядели на редкость щегольски, все же оставаясь удобными, а цветок шафрана, который Алиса вовремя обнаружила в испорченном пальто, благополучно перекочевал в карман юбки. Несмотря на все попытки не выделяться, они с Оливером составили невероятно эффектную пару – хотя Лейли, по-прежнему маячившая у дверей в своем алом капюшоне, лишь оглядела их с головы до ног, убедилась, что с покупками закончено, и вышла, так ничего и не сказав.

* * *

Лейли Лейла Фенжун была где угодно, только не здесь.

Ее сознание наконец соскользнуло с крюка в голове, который удерживал девочку в этом мире, и теперь она словно парила над толпой, равнодушная и замедленная, не замечая попыток друзей вызвать у нее хоть какие-то эмоции.

Одним словом, она умирала.

Теперь она переживала смерть по-настоящему, всерьез, физически ощущая происходящие в ней перемены. Она почти слышала, как болезнь проносится по коридорам ее плоти, обрывает нервы и топчет внутренние органы. Руки неудержимо тряслись, ноги грозились подломиться. Координация движений становилась все хуже, и хотя Лейли по-прежнему видела лица своих спутников и слышала их голоса, у нее не было сил ни на одно слово. Она будто поставила тело на автопилот, предоставив вести кому-то другому.

Та ее часть, которая еще сознавала себя, забилась в дальний уголок разума, дрейфуя на волнах накатывающего и затихающего гула и покорно ожидая, когда все закончится. Предсмертная боль приходила приступами: то накрывала сокрушительным цунами, то касалась самыми кончиками бесплотных пальцев. Вшитые в подкорку инстинкты все равно заставляли Лейли переставлять ноги – одну за другой. Какая-то ее крупица помнила, что нужно оставаться человеком, несмотря на искренние попытки девочки это забыть.

Она думала, у нее больше времени.

Конечно, она знала, что болезнь распространяется с немыслимой скоростью, и все же надеялась еще на пару дней. Должно быть, в последний час произошло что-то, что ухудшило ее состояние, – хотя Лейли затруднялась назвать причину. Умственное истощение? Возобладавшее отчаяние? Беспросветная тревога, которая высосала у нее остатки сил? Лейли не знала ответа, но я теперь знаю и могу вам сказать: все это, вместе взятое, и много чего еще. Лейли была больна не только телом; пыткам подвергался и ее разум, и те мучения, которые она претерпевала ежедневно последние несколько лет, окончательно сломили ее морально и физически.

Впрочем, сейчас это все было неважно.

Лейли окончательно бросила идею бежать к своим трупам; по правде говоря, она даже не могла вспомнить, зачем так к ним торопилась. В этом ледяном, ненавистном месте, которое она именовала домом, ее не ждало ничего, кроме высохших останков обезглавленной жизни. Она не хотела умирать там – среди мертвецов и разложения.

Нет, подумала она.

Она умрет здесь, среди живых, где кто-нибудь сможет подхватить ее, когда она упадет.

Мне и дела нет до этой главы

Алиса с Оливером не знали, что делать.

С Лейли творилось что-то ужасное – это они видели и сами, – но что именно, понять не могли, поскольку мордешор лишилась дара речи. Запаниковав, они решили, что лучше всего будет отвести ее домой – вернуть в привычное убежище, – однако, когда Алиса коснулась руки Лейли в попытке привлечь внимание, та отшатнулась и яростно задрожала. Перепуганный Оливер бросился на помощь, но Лейли снова отпрянула. Глаза девочки лихорадочно блестели, ноги подкашивались. Алиса попробовала обратиться к кому-нибудь из прохожих, но они лишь огрызались и с перекошенными лицами спешили прочь. Страх и предрассудки не позволяли им помочь даже умирающему мордешору.

Алиса с Оливером были в отчаянии.