Чаролес

– Ваша честь, – уже спокойнее обратилась Лейли к судье. – Я хочу дать показания.

* * *

Друзья так яростно защищали ее сегодня – и за эту помощь и упрямую преданность она всегда будет благодарна, – но сейчас настало время сражаться самой. Обвинение выставляло Лейли слабой и незрелой – то есть именно такой, какой она не была. Они называли ее действия легкомысленными и безответственными, словно эти качества напрямую проистекали из юности. Они упирали на ее возраст, будто Лейли следовало его стыдиться, и произносили «ребенок» в уничижительно-насмешливом тоне. Они сделали все, чтобы убедить присяжных в одной мысли: Лейли, вследствие своих малых лет, по определению была никчемной, некомпетентной, лишенной собственных страстей и намерений, а потому совершенно недееспособной.

Все это было ложью.

Да, Лейли едва сравнялось тринадцать лет, но она жила, любила и страдала – и возраст никак не позволял так небрежно сбрасывать со счетов ее чувства. Юность не делала ее раны менее тяжелыми, эмоции – менее значимыми, а ее саму – менее важной. Это она и заявила суду в тот день – вздернув подбородок и расправив плечи, – пускай изнутри ее и колотила дрожь. Прямо сейчас она была одна во всем мире и, за исключением новых друзей, могла полагаться только на себя.

Неужели, сказала она, этого недостаточно, чтобы заслужить уважение Старейшин?

(Здесь призраки заулюлюкали и одобрительно потрясли лампы на стенах.)

Вместо того чтобы раз за разом отбирать у нее все ценное – может, они лучше запретят людям ею пользоваться? С тех пор, как Лейли начала жизнь независимого мордешора, ее то и дело оскорбляли, обманывали, ни в грош не ставили. Всеобщее предубеждение против ее юности и пола и нежелание воспринимать девочку хоть сколько-нибудь серьезно – вот что на самом деле привело к краху системы. Дело не в том, что она была недееспособна. Дело в том, что ее заставляли перетруждаться и недооценивали. Она заслуживала намного больше уважения, чем получала.

И не собиралась сидеть сложа руки, пока ее характер умышленно искажают.

– Вы закончили, мисс Фенжун? – спросил судья.

Лейли заколебалась.

– Мисс Фенжун?

– Скажи, что он мне никогда не нравился! – закричала кудрявая дама. – Мой дурацкий кузен. Я вчера умерла, а он даже не потрудился взять сегодня выходной.

Лейли вскинула брови и вопросительно повернулась к призраку.

– Мисс Фенжун, – повторил судья. – Если вы закончили, пожалуйста…

– Нет, – внезапно ответила Лейли. Сердце девочки колотилось как бешеное. Она чувствовала, что проигрывает битву: история Алисы сработала не так хорошо, как они надеялись, а ее собственные слова были для этих злобных стариков пустым звуком. У нее и правда не осталось выбора.

Судья вздохнул и покосился на часы на стене.

– Что вы хотите добавить?

– Я… Что… – Лейли откашлялась. – Ваша честь, при всем уважении, ваша кузина просит передать, что…

– Скажи ему, что он напыщенный пустоголовый осел!

– Что она, гм, не очень довольна вашим сегодняшним выходом на работу. Учитывая, что она вчера скончалась.

Рука судьи зависла над молотком, а на лице отобразилось сразу несколько сложных эмоций.

– Моя кузина? – переспросил он наконец, быстро моргая.

– Да, – нервно подтвердила Лейли. – Среднего роста, кудрявые рыжие волосы…

– Меня зовут Зари, – весело откликнулся дух.

– И… ее зовут Зари, – неловко закончила Лейли. Она никогда прежде не выступала посредником между живыми и мертвыми и теперь могла сказать, что это искусство дается ей из рук вон плохо.

– Но как… Откуда вы…

– Сейчас она стоит прямо передо мной, – продолжила Лейли. – Призрак вашей сестры весь день находился сегодня в здании суда. И это она сбила утром ваш парик.

Одна из присяжных вскочила с места, очевидно потрясенная.

– Вы их видите? – спросила она. – Видите мертвых? И можете с ними разговаривать?

– Да, – ответила Лейли. – Это неотъемлемая часть магии мордешора. Я могу существовать в обоих мирах.

Зал дружно ахнул. А затем…

– Почему она никогда раньше об этом не упоминала?

– А что, если она лжет?

– Немыслимо, просто немыслимо…

– Она могла узнать про вашу сестру от кого угодно!

– Она пытается манипулировать вашими чувствами!

– Какова вероятность…

– Да как вы смеете лгать о подобном, юная леди…

– А если использовать такую магию во вред? Только представьте – общение с мертвецами!

– Последствия могут быть ужасны…

– Я все равно считаю, что она слишком молода!

– Опасно вмешиваться…

– Что еще ей известно?

– Как жестоко держать такое в секрете!

– И ведь ребенок, всего-то ребенок…

– ТИШИНА!

Судья встал и застучал молотком. Ему пришлось несколько раз прореветь приказ, прежде чем в зале воцарилась напряженная, наэлектризованная тишина.

Сердце Лейли грохотало где-то в ушах. Руки девочки тряслись, и она сжала их в кулаки, чтобы не было так заметно. Она понятия не имела, что натворила – каких демонов выпустила на волю своим опрометчивым признанием, – и теперь чувствовала, как в горло ей вцепляется страх.

По позднейшим оценкам Лейли, судья сверлил ее взглядом по меньшей мере десять минут (хотя Оливер утверждает, что вся сцена заняла несколько секунд).