Чары Мареллы

– Никогда! – Мари поднялась и подбежала к столику, за которым Анри рассказывал что-то Бертрану, а тот, улыбаясь, кивал ему в ответ. На этот раз ей удалось это сделать безо всякого труда, хотя – она это прекрасно понимала – было уже поздно.

– О, Мари! Решились наконец? – Писатель радостно поднялся ей навстречу. – А я уже начал опасаться, что вы так и не подойдете. Что же вы не поздороваетесь с месье де Бо? Мне казалось, что вы ждали этой встречи даже больше, чем я.

– Это правда. – Мари грустно посмотрела на Бертрана, который с неизменной улыбкой переводил взгляд с нее на Анри. – Я ждала. Наверное, слишком долго на этот раз.

В следующий момент Анри Барбюс упал на стул и открыл рот от удивления – его новая знакомая наклонилась к доктору и поцеловала его в щеку, отчего его фигура заколыхалась и растаяла в воздухе, словно и сама была частью его.

– Как? Куда? – только и сумел выговорить потрясенный писатель. Девушка же еще мгновение смотрела на то место, где только что был Бертран, а затем развернулась и прошла за изящную перегородку, которая отделяла от основного зала помещения обслуживающего персонала. Анри тут же вскочил и бросился за ней, намереваясь потребовать объяснений, однако не обнаружил той, что могла бы ответить на его вопросы. Спустя несколько минут безуспешных поисков мужчина вернулся к своему столику и вытащил из кармана упаковку с таблетками, которые принимал от головной боли.

– Неужели все это мне привиделось? – Анри никогда прежде не страдал галлюцинациями, и теперь всерьез задумался о собственном душевном здоровье. Но уже в следующий момент заметил что-то возле себя и поднял руку, подзывая официанта. – Пожалуйста, арманьяк. Нет, принесите целую бутылку. И что-нибудь закусить на ваше усмотрение.

Выпив залпом первые две порции, писатель взял со стола забытый Мари амулет, и, поколебавшись секунду, сунул его во внутренний карман пиджака…

Гумилев выслеживал Мари с того самого дня, когда, очнувшись, обнаружил себя лежащим посреди пустой просторной комнаты с белыми стенами. В первый момент он ничего не понял – в голове не было ни одной более или менее полноценной версии произошедшего. Он помнил все, что происходило с ним на Великой стене, в том числе и их ссору. Помнил падение. Но как он оказался здесь?

Николай медленно поднялся и подошел к такой же идеально белой двери без ручки и замка – она оказалась незапертой – и выглянул наружу. То, что он увидел там, показалось ему настолько же удивительным, насколько и обыденным. Уже на следующий день в числе его знакомых были Макиавелли, Людовик Четырнадцатый, Джеймс Барри – создатель истории про Питера Пэна – и какой-то ученый, имени которого он не запомнил, но знал, что тот открыл средство, спасшее миллионы жизней. Еще через неделю ему казалось, что он оброс знаменитостями, как паучиха – новорожденными паучатами. Выяснилось, что комната, в которой он очнулся, принадлежала ему, – и вскоре это место стало привлекать всех любителей шумных вечеринок и разговоров о высоком, которые зачастую не заканчивались до утра. Многие, правда, считали, что минималистический дизайн интерьера не соответствует личности его хозяина, и советовали ему привести дом в божеский вид – каждый на свой манер, конечно. И если сначала Николаю было даже забавно выслушивать мнения по поводу того, как должен выглядеть «дом настоящего поэта», то со временем эти разговоры стали его раздражать, и он, чтобы раз и навсегда положить им конец, сам взялся за малярную кисть. Чем, конечно, многих развеселил. Однако поэт был упорен в своем намерении, и в конце концов его оставили в покое.

Гумилев решил начать с гостиной и выкрасил ее в сдержанный серо-голубой цвет с хулиганскими оранжевыми вкраплениями. Далеко за полночь он, вполне удовлетворенный результатами работы, отправился спать, а когда утром вышел, чтобы оценить новый облик комнаты при солнечном свете, то едва сдержался, чтобы не подарить этому миру весь свой запас бранных слов, который он значительно пополнил во время военной службы. Стены опять были идеально чистыми. Бросив взгляд на ведра с краской, которые все еще стояли рядом с дверью, поэт решил провести эксперимент – и выплеснул целое ведро на одну из стен, которая тут же окрасилась в неравномерный персиковый цвет. Полюбовавшись произведенный эффектом, Николай постоял с минуту, наблюдая за тем, как густой глянцевый кисель стекает на пол, а затем отправился по своим делам. Когда спустя каких-то полчаса он вернулся, стена опять была чистой.

Будучи умным человеком, Гумилев подумал, что разбираться в этой несуразице в одиночку не имеет никакого смысла, и решил обратиться за помощью к своим новым знакомым. Большинство из них успели уже ему наскучить, и он некоторое время размышлял о том, кого бы ему на самом деле хотелось бы видеть рядом с собой в качестве друга. В этом тайном внутреннем соревновании к финишу с большим отрывом первым пришел Барри, и Николай, недолго думая, отправился к нему за советом.