Час кроткой воды

Тье, зараза ушлая, станет со временем отличным сыскарем. Одним из лучших. Подозреваемые будут у него колоться даже не как раковый пацирь, а как жучиный – с одного касания. Он ведь вчера ничего такого особенного не говорил и не делал. Слово здесь, фраза там – и Най распахнулся прилюдно до самого донышка. А он ведь не какой-то мелкий воришка, впервые в жизни угодивший на допрос в сыскную управу, он и сам сыщик не из последних, и ухватки знает.

И много ему помогло его знание?

Как-то раз, когда он гостил у Дани, Лисий След рассказал обоим мальчишкам старую врачебную байку. Жил да был великий военачальник. Храбрец отчаянный – ну, и малость самодур, не без того. Ничего он на свете не боялся, кроме лечения. Ни врачей с их магией, ни лекарей с их снадобьями в жизни к себе не подпустил, любую хворь на ногах перемогал. До тех пор, пока не застрял у него в бедре наконечник стрелы. Глубоко застрял, не вытащить – древко обломилось. А раненый уперся: резать не дам, магичить не дам. Врачи в ужасе: попробуй его полечи силком, он же и так дурной, а от боли и вовсе не в себе, голову мечом отмахнет и как звали, не вспомнит. И вот покуда они так кудахтали, старый опытный лекарь отрастил на большом пальце ноготь подлиннее, засунул под него остро наточенный кусочек лезвия и пристал к больному – мол, я только осмотреть рану, вот право же, только осмотреть, вы же сами видите, у меня ни ланцета, ни ножа, в руках ничего нету, я только осмотреть… в общем, проще согласиться, чем слушать, как он надоедает. А лекарь сделал вид, что прощупывает вздувшееся нагноение, и одним легким касанием ногтя прорезал его у корня. Наконечник со всей прочей пакостью так и выхлестнуло наружу. Военачальник исцелился и хитромудрого лекаря наградил со всей щедростью. А врачам наперед урок: не все магией взять можно, иной раз опыт и ум посильнее будут.

Опыта у Тье покуда маловато, но ума лончаку не занимать. Ведь именно это он вчера и сделал. Прорезал нагноение.

А значит, оно было.

И закрыть глаза, силком заставить себя этого не видеть – не получится.

Было.

Во второй раз в жизни.

В первый лезвие было в руках отца. А сейчас целительное касание совершил мальчишка. В сыске без году неделя.

Откуда он знал, о чем и как спрашивать?

Но он спросил.

И Най сейчас отчетливо понимал, перед кем и в чем именно виноват.

Нет, не перед Дани. Та, давняя вина никогда не будет им ни забыта, ни избыта. Но она сделала его другим человеком – и этот человек ужасался своей тогдашней бездумной жестокости. Никогда он больше не пренебрегал людьми, никогда…

И именно поэтому позволил своим отношениям с напарником зайти в полный тупик.

Ведь было возможно иное развитие событий, было…

Храмовую Собаку Вьюн уважал. Сразу, с первого взгляда. И враждебность его воспринял и понял правильно. Его друг погиб, это так непоправимо, так несправедливо – а ему даже отгоревать не дали толком. Взамен его наградили напарничком, да каким! Чужак, назначенец, лэ столичный – а Шан ведь сыскарь настоящий, до последней косточки, до кончиков волос. Ему ли, поглощенному горем, возиться с гладким сытым бездельником, который вздумал забавы ради в сыщика поиграть?

Най понимал и боль его, и предубеждение – и в душу не лез. Он позволил себе быть прежним Наем – улыбчивым и закрытым наглухо. Впрочем, нет – не просто закрытым. Есть такая тактика допроса – “серебряное зеркало” называется. Идеальная поверхность, отражающая собеседника во весь рост. Техникой этой Вьюн владел отлично, даже лучше, чем родственной ей подстройкой к объекту допроса или провокацией. “Зеркальщиком” он был первоклассным.

И с первого же дня работы в Далэ Най стал идеальным “зеркалом”.

Не для того, чтобы что-то разузнать о сослуживцах такое, о чем они бы ему иначе не сказали, нет. Он ведь их не допрашивал, в самом-то деле. Просто зеркало – наилучшая защита от проникновения. Оно не пускает за свою гладкую отполированную поверхность. Никого и никогда. Все, что ты можешь увидеть в нем – это самого себя. Если захочешь посмотреть, конечно.

Шан не хотел.

Возможно, именно поэтому все же сумел кое-что увидеть.

Нежеланный напарник для Храмовой Собаки явно относился к категории «отворотясь не насмотришься». Долго… почти год, наверное. Да, так и было… почти год прошел, пока Шан признал, что Най в сыске человек не случайный. Он ничего такого не говорил, нет… но немного иное выражение лица, чуть другие интонации… да если бы Най не приметил и не понял, его бы гнать из сыска поганой метлой!

Все он приметил.

И не сделал ничего.

Позволил Шану и дальше вариться в кипятке своей ненависти.

А ведь в то мгновение, когда отношение Храмовой Собаки к Наю отчасти поменялось, у них был шанс.

Дружба между ними едва ли могла случиться. Слишком многое их разделяло. Во всяком случае, тогда. Но хотя бы нормальными напарниками они могли бы стать. И Шан бы примирился если и не со своей утратой, то по крайней мере, с самим собой.

Если бы Най хоть на малую росинку, хоть на блошиную слезинку показал Шану настоящего себя.