Час кроткой воды

Казалось бы – ну зачем ему знать, как называется эта непонятная доска и зачем она? Но Вьюн был счастлив этим знанием. Мальчишескую пору своей жизни он провел среди людей, которые пользовались вещами – а став сыщиком, очутился в мире людей, которые вещи создают. И не пожалел об этом ни на мгновение. Мастерство завораживало его. Упоительно видеть, как плоть мироздания пересотворяется в умелых руках, делаясь из бревна – доской, а затем и столом, из белой глины – фарфором, из неприметной травки – лекарством… да проживи он хоть восемь тысяч лет, все равно их не хватит досыта налюбоваться на подобное чудо!

Да взять хоть галтель этот, чем бы он там ни был. По мнению Ная, те, кто дал брату Корня прозвание, изрядно погрешили против истины. Сам бы он назвал Лапу не Шелковой, а Волшебной. И не посчитал бы, что преувеличивает.

Шелковая Лапа, легок на помине, влетел в сарайчик, словно пущенный из самострела шарик.

– Вот, – выдохнул он, не в силах выговорить после быстрого бега что-то еще.

И на верстак лег сверток со струнами.

Най осторожно надорвал его, вынул струны и придирчиво оглядел их.

– Те самые? – замирающим голосом спросила девочка.

– Те самые, – подтвердил Най. – Вот только ты уж меня прости, Вишенка, но ставить струны буду я. И первый звук пробовать – тоже я.

– Правильно, – сказал Корень. – Не обижайся, Вишенка. Он умеет лучше. Вы ведь сделаете, как надо?

Най не ответил. Он уже ставил струны, и ему большого труда стоило обуздать собственное нетерпение – до ответов ли тут? Да, он уже два года не дотрагивался до лютни – но вбитое с детства умение никуда не делось, надо только постараться, и все получится.

Пальцы вспоминали былую сноровку легко и охотно. Все будет, как надо. Конечно, струны не сразу усядутся, даже самые лучшие. Пока они с лютней привыкнут друг к другу, пока прииграются, могут и сфальшивить. Но перестроить их девочка потом и сама сумеет. А для первой пробы натянуто правильно.

– Готово? – тревожно осведомился Корень.

Готово, да. Можно пробовать звучание. И все же Най медлил, охваченный неожиданным трепетом.

– Ну, что же вы… – прошептала девочка.

Дальше медлить было нельзя – и Най коснулся струн.

Звук поплыл, заполняя собой сарайчик – яркий, чистый, певучий, глубокий.

– С ума сойти, – сорвалось с дрожащих губ Корня.

– Не надо, – сипло возразил Най. – Не затем ты чудо сотворил, чтобы потом с ума сходить.

Его пальцы касались струн привычно и уверенно. Но было что-то и кроме этой уверенности… что-то такое, что никогда не было привычным… что-то, совершившееся впервые… то, чего Най не забудет никогда.

Закончив мелодию, он без единого слова протянул лютню девочке. Та взяла ее – тоже безмолвно.

И тут дверь распахнулась настежь, и на пороге возникли плотник с женой.

– Это откуда? – спросила женщина. – Где взяли, обормоты? Она же дорогая, наверное…

Горестно замерший Шелковая Лапа. Корень, мгновенно заслонивший собой сестру – и пусть только кто попробует подойти, родители там или не родители! И глаза девочки, набухающие тяжелыми слезами…

– Эту лютню изладил ваш сын, – жестко и повелительно произнес Най. – И даже не вздумайте ее продавать.

– Это еще почему? – грозно вопросила жена плотника, напрочь вылетая из дурацкого образа певчей коровы и становясь собой – Медведихой. Той, что будет насмерть биться, защищая свою берлогу и медвежат от постороннего вторжения.

Вот только Най вторгся не затем, чтобы нападать, а чтобы защищать – и берлогу, и медвежат. В том числе и от самой медведихи, если она неправа.

– Потому что когда Государев Наставник придет заказывать лютню для своего младшего сына, – со злорадным весельем заявил Най, – он всенепременно захочет сначала эту послушать. Чтобы знать, на что мастер способен.

– Государев… Наставник?!

Женщина так и замерла с открытым ртом. Она явно была близка к обмороку.

Плотник хотел было что-то сказать, подумал, закусил свой вислый ус и не примолвил ни слова.

– А я разве справлюсь? – взволнованным звенящим шепотом спросил Корень.

Най наклонился к самому его уху.

– Школа для брата и тебя, – почти мурлыкнул он вполголоса. – Учительница музыки для сестры. Много-много отличного дерева для всех вас – и талисманного, и кедра, и какого захочешь. Никаких учителей всяких там манер. И матушка в своем рассудке – как только в себя придет и поймет, по какой ты части пойдешь. Так как?

– Справлюсь, – решительно обещал мальчик.

На свой лад Медведиха оказалась права. Кто знает, долго ли еще шел бы ее сын к своему призванию, не отбери она у дочери лютню? А сейчас слезы сестры пролились на руки брата мастерством. Гадальщик не прилгнул ни словом насчет будущей известности Корня Самшита. Ему еще и двойной восьмерки не сровнялось, когда она шагнула далеко за пределы Далэ. А когда инструмент его работы впервые покинул страну, со всем бережением уложенный в сундук иноземного посла, Корню только-только испонилось двадцать. Ему была суждена долгая жизнь, полная доброй славы.

Най еще не мог об этом знать – да и откуда, он ведь сыщик, а не гадальщик. Но он точно знал, что первую лютню Корня Самшита его руки запомнят навсегда…