Час ноль

Директор Мундт все еще настраивал скрипку. Флориан язвительно задал ему первое «ля». Тем самым он хотел сказать, чтобы директор Мундт перестал наконец коситься на пакет. Хаупт решительно начал считать, но Пюц предложил подождать минутку. И тут в дверь постучали— вошел нотариус Эмс с супругой.

Лейтенант Уорберг встал. Фрау Эмс не поняла этого движения. Почему это лейтенант встал? Ведь в комнате был еще один свободный стул. Она посмотрела на Пюца. Пюц посмотрел на его преподобие Окса.

— Это он предлагает ей сесть, — объяснил патер Окс.

Лейтенант Уорберг улыбнулся. И тогда наконец, исполнив своей задней частью над сиденьем стула стремительное, напоминающее восьмерку движение, супруга Эмса села, оправила платье, выдвинула вперед подбородок и уселась уже окончательно. Лейтенант Уорберг тоже сел. Хаупт начал считать. Но все взгляды устремились на пакет.

Пюцу нелегко было уговорить прийти жену доктора Вайдена. Конечно, здесь находился ее белокурый сын, и он так легко и свободно играл. Но здесь сидел и человек с подозрительно курчавыми, с подозрительно темными волосами, человек, который поселился над ними, который занял весь второй этаж, и при этом не дрогнул, даже глазом не моргнул, — оккупант. Это он отправил ее мужа на грузовик (правда, тот коммунист снял его оттуда, будь он тем не менее проклят, уже по другой причине), но, главное, этот человек постоянно посылал ей те ужасные записочки. Доре Вайден приходится сидеть в одной комнате с человеком (правда, справедливости ради надо сказать, что форма выглядит на нем очень элегантно), который, к примеру, потребовал от нее «незамедлительно выдать предъявителю сего во временное пользование для американских оккупационных войск пять хорошо сохранившихся и чистых столовых приборов (чистых, а?!), то есть ножей, ложек, вилок и кофейных ложечек». Который распорядился, чтобы она «до двенадцати часов дня сдала в местную комендатуру, комната № 2, шесть простынь». Он приказал ей предоставить «елочные украшения для организации рождественского праздника детям беженцев».

Дора Вайден не выбросила ни одной из этих записок, и не выбросит никогда. Ведь настанет когда-нибудь день— а он, несомненно, настанет, — день, когда будет вершиться суд, и тогда Дора Вайден сделает одно: достанет эти записки и, ни слова не говоря, выложит их на стол.

«Согласно распоряжению военного коменданта настоящим документом всем вменяется в обязанность начиная с понедельника 12 июля являться на садовые работы к Дому офицеров америк. оккупационных войск, расположенному в доме Харлендера. Вы поступите в распоряжение садовников Аренда и Ритмайера. При себе иметь лопату, кирку и ручную тележку. Сбор сегодня в 2 часа дня во дворе дома Харлендера».

И под конец она предъявит следующую записку:

«Согласно приказу военного коменданта настоящим документом Вам вменяется в обязанность помогать на работах по расчистке и благоустройству бывшего еврейского кладбища. Рабочий инструмент иметь при себе».

Однако музыка, излечивающая раны и укрощающая даже диких зверей, оказала свое благотворное воздействие и на Дору Вайден. Так что, когда лейтенант Уорберг повернул голову и взгляды их случайно встретились, Дора Вайден не могла чуть-чуть не улыбнуться. И лейтенант Уорберг улыбнулся ей в ответ.