Час новгородской славы

Великий Город. Шум, толчея, неизбывное многолюдство. Казалось, не так и давно, после Шелонской битвы, что умер, притих Новгород. Ан нет! Возродился. Будто и не было страшного поражения на Шелони, будто и не было унижений в Коростыне, будто и не платил Москве… Ха! Уже не платил! За два года все выплатили! Ну, одной головной болью меньше.

Олег Иваныч рассеянно отвечал на поклоны торговцев — тех, кто торговал здесь же, на мосту, в лавках. Личная стража отгоняла не в меру ретивых челобитчиков. Личная стража — четыре рослых молодца в стальных немецких латах и глухих, с опущенными забралами, шлемах. Страха ради забрала были умело выкованы под ужасные зубастые рожи.

К охране, положенной ему по чину, Олег Иваныч привык быстро. Никак вот только не мог привыкнуть пользоваться закрытой повозкой (местным аналогом лимузина) — больно там, внутри, его мутило. Лучше уж так, верхом на белом коне проехаться! Хотя небезопасно. Не ровен час — стрела. Правда, Олег Иваныч надевал панцирь — легкую «бригантину», английскую, из лучшей шеффилдской стали, с изображением серебряного единорога — символом непобедимости и благородства. Шлем на голову не надевал, но в шапке тонкие стальные пластины были. Это только дураки покушений не боятся, а Олег Иваныч себя таковым не считал. Да и хорошо знал, сколько у него врагов.

Оп!

Пущенный из пращи камень со звоном ударил Олега Иваныча в грудь. Несколько бы дюймов выше и… Нехилая была бы травма! Да и так…

Олег Иваныч резко пригнулся к самой гриве и пустил коня вскачь — к открытым воротам Детинца. Двое закованных в сталь охранников понеслись за ним, прикрывая от возможных ударов с флангов. Двое других уже бросились к Софийскому вымолу — низкой, устланной белым утоптанным снегом пристани. Именно там, в толпе богомольцев, и мог оказаться пращник. Хотя… Мог быть и на воротах Детинца. Впрочем, кто бы его туда пустил? Правда, это мог быть и кто-либо из Софийской стражи.

Уже у владычных палат, в начале Бискуплей улицы, Олег Иваныч остановился, подождал стражей.

— Ну?

Те молча покачали головами. На вымоле бы, так или иначе, словили. Значит, с башни. Кто-то из стражи.

Что ж, будем искать.

— Вот только…

Один из охранников протянул Олегу Иванычу круглое металлическое ядрышко диаметром в полдюйма.

Улика. Улика уже имеется.

Архиепископ Феофил в строгой черной рясе, с золотым крестом на изящной цепочке, перекрестил вошедшего.

Поговорили сначала о внешней политике. О том, что надо бы отправить тайно людей в Рязань, Ярославль, Тверь. Надумает московский князь повторить Шелонь — чтоб все вокруг него загорелось. Вот людей толковых мало… Нет, люди-то есть, да отдавать их жаль. И здесь они не меньше нужны, в городе. Да и не только людей в княжества отправлять надо. Хорошо, кабы со всех русских земель в Новгород стремились.

— Да ведь и так стремятся. К Тихвинской, к Софье, — Феофил развел руками. — Богомольцев-то — сонмища!

— Так-то богомольцев. А вот назови-ка мне, владыко, лучших новгородских лекарей!

— А зачем тебе лекари? Али захворал? Или с невестой что, не дай Бог, приключилося?

— Да хорошо все. Спаси Господь. Так ты, владыко, лекарей хорошо ли помнишь?

Феофил задумался, сжав в руках золоченый посох — символ архиепископской власти:

— Ну, Антоха-немчин был когда-то… Кажись, умер… А! Герозиус из Выборга, недавно к нам приехал. Немец, кажется, или швед, но православный.

— Вот и сам видишь. Раз, два — и обчелся! А стряпчих толковых много ли? А дьяков, в законах разбирающихся, да не только в наших новгородских, а и в иных каких? А со стригольниками, прости, владыко, много ль иноков в красноречии состязаться могут?

— Говори кратко — к чему клонишь?

— Университет Новгороду надобно, отче! Пока три факультета: богословский, юридический, медицинский. А дальше видно будет. И народ русский к нам потянется! Из Твери, Ярославля, Углича. Да и с той же Москвы. Пять — десять лет — и вся талантливая молодежь наша!

— Вон ты куда гнешь, Олег Иваныч… Что ж, и я так же мыслю. Однако на университет деньги нужны. И немалые. Где возьмем?

— Мало ли доброхотов в Новгороде! Ивановские купцы денег дадут, бояре некоторые. Мы за это их в числе основателей на золоченой доске вывесим — на всю Европу прославятся, пускай остальные завидуют, кто пожадней оказался. А с тех, кто деньги даст, можно и налогов брать поменьше. Ну, хотя бы год.

Идею с открытием университета Святой Софии обсудили тщательно, даже пригласили владычного казначея — посчитать, сколько денег надо. Ближе к обеду, когда Олег Иваныч уже собрался на Прусскую к суженой, Феофил, прощаясь, подмигнул:

— Видал я намедни Григория. Есть у него одна затея. Ты в иных землях печатный станок не видал?

— Монеты чеканить?

— Книги. Изобретение немца Гуттенберга.

— А! Вот, бестолочь! Это я про себя, владыко… Типография, спору нет, хорошее дело. Только вот вопрос тот же. Деньги? Казенные-то на университет понадобятся.