Час пони

Ну, и последнее участвующее лицо. Вот она, сидит, окутанная фиксирующим покрывалом, в кресле второго пилота, старательно держит невозмутимую физиономию и даже головой не слишком-то вертит. "Я крута и сурова на все сто процентов, и ещё на двадцать сверху, меня таким не удивить." Можно даже и поверить. Если не знать правды. Я знаю, поэтому поворачиваюсь, подмигиваю и негромко говорю:

— Можешь не изображать старого космического волка. Из салона твоё кресло не видно, а я всё равно не поверю.

С её стороны на секунду плещет чем-то пополам между обидой и злостью, потом оно стихает, сменяясь прежним восторгом и любопытством. Только теперь поза чуть-чуть другая и коротко стриженная голова крутится туда-сюда, разглядывая станцию, планету и здешнюю луну.

Ощущается она чуть иначе, чем остальные. На переднем плане плюс-минус обычный эмоциональный фон, но под ним, словно под слегка остывшей корочкой шлака на расплаве, бурлит дикая смесь противоречивых чувств. Ткни неудачно — и выплеснется так, что мало не покажется.

Деваться некуда, будем работать. И вообще мы в ответе за тех, кого экзюпери.

Проходит минут пятнадцать. Огромный шар планеты уже начинает распахиваться плоскостью и за бортом падающего кормой вперёд катера начинают вспыхивать первые размытые полосы плазмы. Из салона доносятся голоса — слегка удивлённые, не испуганные, и это хороший признак. Найдёныши должны доверять нам с самого начала, иначе адаптация проходит тяжело и медленно.

Тем временем первые полосы быстро набирают в яркости, множатся и сливаются вокруг катера в сплошной кокон, вытянутую и приплюснутую набегающим потоком спереди капельку двадцатиметрового диаметра, в центре которой висит катер. Можно, конечно, спускаться и не так эффектно, но тормозя защитным полем и компенсируя перегрузку антигравами — быстрее. И проще. Трогательное единение магических высот Т-технологий и старой, доброй баллистики времён Гагарина.

Ещё немного и плазменное шоу заканчивается, начинается просто скоростное падение. Воздуха уже достаточно чтобы время от времени слегка потряхивать катер, все его пятнадцать тонн в пузырьке поля, но ещё недостаточно, чтобы затормозить окончательно. Цифры высоты на экране стремительно скручиваются в обратную сторону, но уже заметно что их бег замедляется. Ещё чуть-чуть и тряска превращается в плавное покачивание, пятнадцать километров, дышать ещё рано, а вот для парашюта из поля уже как раз. Ещё чуть. Скорость уже упала достаточно, короба атмосферных движков коротким стартовым рывком разворачивают катер вперёд кабиной, и начинают жадно заглатывать жиденький высотный воздух, выплёвывая его раскалёнными реактивными струями — не стоит гадить, где живёшь и пользоваться казимир-тягой в атмосфере обитаемой планеты, могут не понять. Катер чуть взбрыкивает, и повинуясь движениям рукоятей управления опускает нос, целясь в центр огромного белого пятна. Отсюда, с десяти километров, оно кажется сплошным, словно облако упало на землю и растеклось по ней, но по мере того, как снижается катер, становится видно подробности — тонкие нитки дорог и тропинок, проплешины дворов и коробочки домов... Засыпанный всё тем же белым бетонный круг посадочной площадки — как замёрзший и заснеженный пруд.

Провожу катер к назначенной точке у самого края и сажусь, поднимая вокруг катера настоящую метель. Лязгают, растопыриваясь, посадочные опоры, утихает негромкий гул двигателей, и я распахиваю люк, впуская в салон белый вихрь и густой аромат цветущих яблонь. Удачно выпало время. В этом полушарии сейчас весна, и в почти-субтропическом поясе, где стоит Центр, она уже в самом разгаре. Всё цветёт, пахнет и спешит буйно расти.

Хорошее время. Удачное.

* * *

Я вышел в салон, по дороге придавив кнопку расфиксации на кресле второго пилота. С тихим шорохом свернулось покрывало, но больше оттуда звуков не донеслось. Пегаска сидит неподвижно, ровно дышит, и не хочет лишний раз встречаться с остальными. Что ж, это её дело. Реакция, в общем, понятная и вполне нормальная.

Найдёныши сидят слегка в обалдении. На них всегда так убойно действует вид этого сада. Кто-то из первопоселенцев на Тайге реализовал свою мечту и теперь тут, километров на пять в радиусе, раскинулись фруктовые посадки — яблони, вишни, сливы и прочее. Почти что настоящий лес. Потом он оставил своё творение, а ещё чуть погодя здесь, со всей мыслимой аккуратностью, устроили центр для тех, кого мы тащим с бывшей родины. С умыслом, разумеется — посёлок утопающий во фруктовом саду, красив в любое время года, и это — большой плюс для установки эмоционального контакта. А когда это начинает цвести — зрелище и ароматы пробирают даже местных, что уж говорить про этих детей асфальта.

Впрочем, они уже начинают приходить в себя — рыжая поймала лепесток на нос и уморительно скосила глазища, разглядывая его, у Лиры светится рог и перед ней в воздухе собирается белый снежок...