Час скитаний

Там же, недалеко от Анфалово, Младший увидел череп с костями, намалёванный на большом, просто огромном щите. Кто-то неслабо потрудился. Щит представлял из себя не раму из тех, на которые раньше натягивались рекламные плакаты из прочной плёнки; – нет, это была стена из бетона на металлических ножках-подпорках. По форме – как огромный телевизор. Чтобы с шоссе издалека можно было заметить. И на этой поверхности кто-то написал краской, которая чуть выцвела, но всё ещё была видна даже с приличного расстояния:

«Впериди радиация».

А на одной из опор щита мелкими буквами, не крупнее обычных рукописных, было выцарапано:

«Если очень надо идите. Да поможит вам Бог люди добрые!!».

«Спасибо тебе, человек», – подумал он.

У Саши как раз такой случай. Ему очень надо на запад. И он пошёл дальше.

А ещё кто-то превратил несколько дорожных знаков в черепа. Не с помощью краски, а с помощью ножа, выцарапав на металле контуры и глазницы там, где раньше было ограничение скорости. Кто-то позаботился о путниках. Может, давно, а может, всего лишь годы, а то и месяцы назад. Рисунки не стёрлись, не могли стереться, а сам доброхот, возможно, уже на том свете, и его собственный череп вполне может лежать рядом под снегом.

Саше опять начали мерещиться ужасы. Казалось, что по земле стелется ядовитый туман. Счётчик, который он уже давно выключал только на привале (чтобы беречь батарейки), до этого времени практически молчал. Первая цифра оставалась неизменна – «0», а по тихим щелчкам, ставшим его постоянными спутниками, Саша понимал, что фон пока не меняется. Он был, но невысокий. А за Анфалово прибор начал выдавать немного другую ноту и звучал громче.

Какое-то время парень внушал себе, что ему это кажется.

Треск в ушах становился настойчивее. И всё равно Сашка не поворачивал назад.

Ещё один череп с костями был нарисован на борту самосвала, развернутого боком поперёк дороги смерти. Рисунок похож на детский, но так рисовали и взрослые, никогда не державшие в руках ручку или карандаш.

Чем ближе к областному центру, тем больше становилось машин.

Автомобили то выстраивались в ряды, то сбивались в кучу, как испуганные овцы. Иногда полностью перегораживали дорогу, и он тогда шёл по обочине. В некоторых ему чудились скелеты. Но при приближении почти всегда оказывалось, что там только тряпки и мусор. Лишь иногда немного костей.… Только однажды в кабине грузовика Данилов точно увидел прижавшийся к уцелевшему стеклу череп и растопыренную пятерню без кожи и мышц.

Иногда он видел останки, выступавшие из подтаявшего в середине дня снега. И опять это были в основном тряпки, и совсем мало костей. Похоже, синтетическая ткань более устойчива, чем любая органика. Жуткие «подснежники» в виде сапог и рюкзаков попадались ему тут и там.

Фрагменты костей, наверное, были не только человеческие, но как различить костяные обломки? Всё перемешалось. Может, то были коровы, лошади, да хоть собаки.

Глядя на очередные ботинки рядом со скрюченным велосипедом, Младший вспомнил слова деда:

«Сколько раз описано в книгах, как переживший апокалипсис человек смотрит на руины и испытывает рвущую душу боль. Но вы, внучок, – не такие. Ключевой момент в психологии вашего поколения… именно этот мир… для вас дом родной. Вам на психику не давит вид погибшей цивилизации. Но и нам уже не особенно давит. Давнишняя боль притупилась. К старости человек легче переживает потери. Это своего рода защита, подготовка к неизбежному. Но всё равно мы чувствуем неправильность… не потерь, а того, что мир сузился, перевернулся, скрючился. А потери… они бы и без апокалипсиса случились. Если бы тот августовский день остался обычной, ничем не отличающейся от других субботой… Если бы жизнь прошла мирно и буднично… Мы бы теряли всех постепенно, а не разом… но в итоге… эта боль не была бы ни на йоту меньше. Больно оттого, что жизнь – это дорога с односторонним движением, в конце которой – бетонная стена. Так уж устроен человек. Энтропия в итоге побеждает всегда… А что есть человек? Мыслящий тростник, разве что сахар из него не делают».

«Странный дедушка, – думал тогда, безоблачным летним днём, Сашка. – Отчего ему страдать? У него большая семья. Его уважают в деревне. Он давно не голодал и не ночевал под открытым небом… разве что когда умудрялся разозлить бабушку».

Да, бабушка Алиса… дед ведь любил её и расстроился бы, узнав, что она закончила свое земное существование. Хотя и не мог этого не ждать. Ему тоже осталось немного, даже если каким-то чудом он жив. Про сына… Сашиного отца… дед, скорее всего, знал. Даже если не видел, ордынцы могли рассказать, нарочно. Но жив пока другой его сын – дядя Гоша. И по-своему здоров.

И жив внук, по крайней мере, один. Про Женьку Младший ничего не знал.