Тут уж я вся превратилась во внимание. Ясно было, что история абрикосовой дамы один в один напоминает мою собственную криминальную историю. И Митину. И той несчастной Даши, которая парится сейчас в камере.
Полина была не совсем права. Дело в том, что Дарью Безрогову только что вывели из камеры предварительного заключения и привели на допрос. Они долго шли по длинному мрачному коридору, стены которого были выкрашены унылой серой масляной краской, потом остановились у железной двери, конвоир постучал условным стуком, и дверь открыли, потом они поднялись по лестнице и снова прошли через дверь, за которой тоже был бесконечный коридор, но уже не такой мрачный, потому что стены были выкрашены не серой, а зеленой краской и пахло тут не так противно, как в том, нижнем.
По бокам коридора имелось множество дверей, на которых были прибиты металлические таблички. Конвоир остановился и постучал в самую аккуратную дверь, услышал оттуда негромкий ответ и пропустил Дашу первой. Она успела еще прочитать то, что было написано на двери: «Акулова В. Д.».
Кабинет был небольшой, но не казался тесным, окно чистое, форточка открыта, оттого и воздух был свежим. В кабинете был один письменный стол и шкаф с папками. Еще два стула.
За столом сидела женщина и что-то писала, наклонив голову. Она махнула конвоиру, чтобы он вышел, и, не поднимая глаз, кивнула Даше на стул.
Стул был жестким и неудобным, чему Даша не удивилась. Тем не менее это был обычный стул, а не нары в камере, так что Даша была и этому рада. Он стала рассматривать свою визави.
Очень худая брюнетка, возраст средний, то есть прилично за сорок, а может, и к пятидесяти. Волосы зачесаны гладко, а лицо покрыто таким сильным загаром, который не получить, если сутками на пляже лежать. Нет, такой загар только в солярии приобрести можно, если ходить туда как на работу. Ресницы у следователя были такими длинными, что наводило на мысль о накладных, на веках голубые тени с перламутром, губы накрашены малиновой помадой.
Вот с бровями было все нормально — обычные брови, аккуратно выщипанные и накрашенные. Даша и сама когда-то такие делала, только не черные, а коричневые.
Но это было давно, до всего этого кошмара, что приключился с ней… всего четыре месяца назад.
Господи, всего четыре месяца назад ничего этого не было, она жила обычной жизнью, работала, карьеру пыталась делать, мужа любила… Вот про мужа не надо, тут же приказала она себе. Хотя… эта следователь все равно будет спрашивать.
Тут как раз женщина отложила папку и подняла на Дашу глаза. Взгляд был суровый, потом малиновые губы презрительно изогнулись, как две толстые гусеницы.
Даша невольно увидела себя ее глазами: жалкая личность в несвежей мятой одежде, волосы висят безжизненной паклей, косметики никакой, да и запах, кажется, от нее неприятный.
Неудивительно: три дня не мылась, просила соседку принести хоть белье чистое, да когда еще тетя Валя соберется…
Даша тут же опомнилась. О чем она вообще думает? Ее в убийстве подозревают, а она стыдится своего внешнего вида! Да какая разница, если эта баба сейчас ее закатает по полной!
Соседки по камере научили ее на допросе побольше молчать, отвечать односложно, только на впрямую поставленные вопросы. И больше слушать, что следователь скажет.
— Назовите свое полное имя, год и место рождения… — Даша ответила на такие простые вопросы довольно быстро.
И пока следователь записывала ее ответы, она отчего-то гадала, что значат инициалы «В. Д.».
Валентина Дмитриевна? Или Вера Денисовна? Василиса Дормидонтовна?
Тут она непроизвольно фыркнула, так что следователь Акулова посмотрела на нее кинжальным взглядом.
— Что-то вы несерьезно настроены, — процедила она, — а ведь вам, Безрогова, грозит нешуточный срок за убийство.
Даша хотела сказать, что она Ольгу не убивала. Ненавидела — да, хотела убить — да, но не делала этого.
Господи, как же она ее ненавидела! Это просто кошмар какой-то! Поначалу она никак не могла понять, за что, за что эти двое так с ней поступили.
То есть она-то знала, что во всем виновата Ольга, что Арсений ни за что бы не стал приводить ее в их с Дашей общий дом. Это она, она его соблазнила, а потом… потом забеременела от него, чего Даша не могла сделать почти пять лет! И он говорил, что не хочет детей, а потом сказал, что Ольга ему родит сына и поэтому он женится на ней.
И вот тогда все Дашины надежды на то, что муж опомнится и вернется к ней, в удобную спокойную жизнь, рухнули от этих слов. И как же она возненавидела Ольгу! Только ненависть сдерживала ее и не дала принять смертельную дозу таблеток, чтобы уйти от всего туда, где нет ни мужа, ни подлой подружки, ни вообще никого и ничего.
У Даши пропали все желания, все чувства, кроме всепоглощающей ненависти. Эта ненависть жгла ее изнутри, так что иногда ей казалось, что ее, Даши, такой, какой знали ее раньше, больше нет, что от нее осталась одна оболочка, да и та скоро просто разорвется, лопнет, как лопается воздушный шарик.