Чаша Герострата

Я вспомнила опять-таки случай с Вадимом, когда он да и все окружающие поверили, что это я украла у него тот злосчастный проект. Никто ведь даже не простился со мной, когда начальник меня уволил. Никто не посочувствовал.

Да, у бедной старушенции были тяжелые времена.

— Кроме того… я не говорила, что в это самое время меня уволили с работы. Это послужило последней каплей, переполнившей мое терпение, — продолжала Кира Яковлевна.

Мне вовсе не хотелось, чтобы она ушла в сторону от интересующей меня темы. Сейчас начнет жаловаться на начальство и бывших коллег, вспомнит все мелкие дрязги…

С другой стороны, нужно было вовремя подавать какие-то реплики, чтобы она продолжала свою исповедь. Поэтому я изобразила живейший интерес:

— С работы? Значит, вы еще работаете? А я думала, вы уже, извините, на пенсии!

— Теперь я уже и правда на пенсии, — проговорила Кира Яковлевна, поджав губы. — Он мне так и сказал: «Возраст у вас давно уже пенсионный, так что идите уже на пенсию!»

— Он? — машинально переспросила я. — Кто это — он?

— Начальник мой, Фараонов. Ничего не понимает ни в искусстве, ни в истории, а изображает из себя великого знатока! Работу свою получил только потому, что является родственником владельца музея. Вот и решил он сделать из меня козла… то есть козу отпущения.

Коза отпущения… что ж, звучит неплохо.

— Списать все на меня, тем самым оправдаться перед высшим начальством за скандал с чашей… На самом деле в нашей профессии возраст — это вовсе не минус, это, скорее, даже плюс. Настоящие музейные работники с возрастом только растут в профессиональном плане, приобретают опыт и знания. Но ему непременно нужно было на кого-то списать неприятности с чашей…

— С какой чашей? — опять же машинально переспросила я. — Вы уже второй раз ее упоминаете…

— Не удивительно! — глаза Киры Яковлевны заблестели. — Эта чаша… это уникальный артефакт, ей нет равных, если хотя бы половина того, что о ней рассказывают, соответствует истине…

Она перевела дыхание, успокоилась и продолжила:

— Дело в том, деточка… чтобы тебе было понятно, придется начать от печки… ну или, скажем, от камина. Дело в том, что сейчас я работаю… то есть уже работала в частном музее «Темпоарт».

— Что-то я о нем слышала, но никогда не бывала! — призналась я. — Честно говоря, странное название!

— Более чем странное! — согласилась со мной Кира Яковлевна. — Придумал это название владелец музея, миллиардер, известный филантроп. Этот музей — его любимое детище, он вложил в него огромные деньги. И надо признать, создал хороший, современный музей.

Очень грамотно организованное выставочное пространство, вместе с тем все возможные удобства для посетителей. Большое кафе, игровая комната для детей, интерактивные экраны…

Правда, научная работа не на самом высоком уровне, — Кира Яковлевна чуть заметно поморщилась, — ну что же вы хотите, это же не Эрмитаж… я ведь, деточка, много лет работала в Эрмитаже, в отделе древнегреческого искусства, но потом у нас было большое сокращение, и я под него попала в силу возраста.

И затем меня пригласили в этот частный музей — учли опыт работы в Эрмитаже. Надо сказать, я была очень рада: мне всегда нравилась моя работа и платили лучше… что тоже немаловажно. Но потом, когда случилась эта история с чашей…

Да, похоже, бабулька села на своего конька и вошла в раж, теперь ее ничто не остановит. Я подумала о Митьке, который мается в ожидании, как бы не наломал он дров. Но, с другой стороны, прерывать Киру Яковлевну тоже нельзя, пускай поговорит о наболевшем.

К тому же мне самой стало любопытно: что это за чаша, о которой она бесконечно вспоминает.

И я снова ее об этом спросила:

— Все же, что это за чаша, о которой вы все время вспоминаете?

— Ах да… извини, я отвлеклась. Чаша… это уникальный древнегреческий артефакт, по поводу которого самые авторитетные ученые не могут прийти к согласию.

Профессор Абрикосов в своей статье утверждает, что эта чаша относится к микенской культуре, и датирует ее пятым или шестым веком до нашей эры, а академик Селиверстов с ним не согласен и относит ее к эфесской культуре и, соответственно, к более позднему периоду, ориентировочно к четвертому веку. Он связывает свою гипотезу с тем, что этот артефакт называют чашей Герострата…

— Это тот, который что-то поджег? — решила я продемонстрировать свою эрудицию.

Лучше бы я этого не делала!

Кира Яковлевна посмотрела на меня поверх очков и проговорила нравоучительно:

— Не что-то, деточка, а одно из семи чудес света — храм Артемиды Эфесской, храм многогрудой богини, поразительный и прекрасный шедевр древнегреческой архитектуры!

— Многогрудой? — переспросила я удивленно.

— Ну да. Богиня Артемида, покровительница города Эфеса, традиционно изображалась с множеством грудей, что символизировало плодородие. Но мы сейчас не об этом… Герострат прославился… если можно употребить применительно к нему это слово… тем, что сжег этот прекрасный храм, чтобы войти в историю. И ведь самое удивительное, что он добился своей цели. Его помнят до сих пор, хотя никто не пожелал бы и врагу такой славы!