Чаша гнева

- Ситуация, сложившаяся сейчас у вас на Западном фронте, называется «Позиционный тупик», - академическим тоном преподавателя тактики ответил я. - Из-за недостаточного количества тяжелой артиллерии в полосе прорыва артподготовка продолжается по несколько суток, и к тому моменту, когда в атаку идет пехота, противник, используя развитую железнодорожную сеть, успевает подтянуть на угрожаемое направление свои резервы. После этого прорыв глохнет, превращаясь во встречное сражение, как это было под Верденом. Высокие потери тогда несут обе стороны, но у атакующих они все же больше в два раза. Продвижение исчисляется километрами, а потери - десятками и сотнями тысяч убитых и раненых. В конечном итоге войска получают приказ вернуться на исходные позиции; потери понесены, задача не выполнена.

- Но сколько же, по-вашему, необходимо артиллерии для того, чтобы правильно прорвать фронт? - вскричал новый-старый начальник германского генерального штаба.

- От двухсот до тысячи стволов калибром двенадцать-пятнадцать сантиметров на километр фронта прорыва, - усмехнулся я.

- На километр? - переспросил изумленный генерал фон Фалькенхайн.

- Да, на километр, - подтвердил я. - Тогда артподготовка сжимается до двух-трех часов и даже минут, и никакого маневра резервами обороняющаяся сторона совершить не успевает. Мощь воюющей армии в таком случае определяется возможностями промышленности, сумевшей произвести большое количество артиллерии прорыва и снабдить ее прорвой боеприпасов, расход которых будет исчисляться килотоннами.

- Но у нас нет такого количества тяжелых орудий, - возразил немецкий генерал, - и у Антанты тоже нет, хоть она и превосходит нас в количестве артиллерии. Как же тогда англичане с французами смогли прорвать фронт и опрокинуть нашу армию?

- Антанта сделала ставку на танки, или, как у вас говорят, «панцеркампфвагены», точнее, на массированное их применение, - ответил я. - Несколько сотен железных коробок без артподготовки в шахматном порядке двинулись впереди атакующей пехоты и тем самым полностью прикрыли ее от фланкирующего пулеметного огня. Артиллерия открыла огонь только в тот момент, когда они уже сблизились с вашими окопами, и имела задачей не разрушить оборону до основания, а оглушить ваших солдат и помешать маневру резервами. Операция была рассчитана по тактам, как хорошая музыкальная пьеса. А дальше все решало численное превосходство вражеской пехоты, без особых потерь сумевшей ворваться в вашу траншею. Дальше танки останавливались на два-три часа, пехота закреплялась на достигнутом рубеже, артиллерия перемещалась на новые позиции, после чего, по тому же сценарию, осуществлялся штурм второй траншеи... И как-то сманеврировать резервами ваш «гениальный» Гинденбург уже не успевал, потому что счет шел на часы, а не на сутки.

- Вот свиное дерьмо! - выругался Эрих фон Фалькенхайн. - И что же нам теперь делать, господин Божий Посланец?

- Там, в моем родном мире, через четверть века после этой войны случилась следующая, в ходе которой были найдены ответы на все заданные вопросы, - холодно сказал я. - Мне эти ответы известны, а вам нет, и делиться своими знаниями я начну не раньше, чем Германская империя и Советская Россия перестанут быть врагами. Я не меньше вашего хочу макнуть мордой в грязь и «просвещенных мореплавателей», и много понимающих о себе гордых галльских петушков, но главная задача - заключить мир на вашем Восточном фронте, прежде всего.

- Вот видите, мой добрый Эрих, - вздохнул кайзер Вильгельм, - господин Серегин скуп и неуступчив будто Шейлок, но это только до того момента, пока вы не приняли его условия, после чего он становится щедр как Лукулл. Собственно, я уже все решил после того, как увидел отрезанные головы Гинденбурга и Людендорфа. Как и положено настоящему монарху, этот человек не обещает того, чего не может сделать, и делает то что обещал. Мой добрый Рихард, давайте сюда текст мирного договора, пора его подписывать и кончать с этой канителью.

Первым на экземплярах мирного договора, предварительно тщательно его прочитав, расписался товарищ Ленин, единый в трех лицах: председателя Совнаркома, наркома иностранных дел и наркома обороны. За ним свои подписи поставила германская сторона. Последним договор подписывал кайзер Вильгельм. Поставив автограф на последнем экземпляре, он поднял голову и сказал:

- Господин Серегин, тут есть место и для вашей подписи, как гаранта договора со стороны Высших Сил, ибо без нее он будет недействителен. Слишком много крови было пролито на полях сражений и слишком многие хотят, чтобы этого документа никогда не было, поэтому берите перо и подписывайте.

Вот так я попал на страницы местной истории - не только как герой мифов и легенд, но и как официальное лицо, прекратившее вражду между Советской Россией и Германией. Не успел я поставить автограф на последнем экземпляре, как за окнами саданул раскат грома.

- Что это было, господин Серегин? - спросил Вильгельм, в то время как все прочие ошарашенно вертели головами.