Чаша гнева

За вычетом арестованных Серегиным деятелей (пока трое) и тех членов и кандидатов, кто находился за пределами шаговой доступности из Смольного (три члена и два кандидата), плюс приглашенные Лениным Красин и Фрунзе (еще не являвшиеся ни членами ЦК, ни кандидатами) в кабинете вождя мировой революции собрались двадцать человек. В рамках подготовки к этому мероприятию Артанский князь наложил на товарища Ленина и будущего товарища Сталина закрепленное по всем правилам заклинание Истинного Взгляда, так что теперь они могли видеть своих «товарищей» такими, какими они были на самом деле, а не хотели казаться. Разглядывая в упор собирающуюся публику, Ленин ужасался тому, на каком зыбком кадровом фундаменте он собирался строить первое в мире государство рабочих и крестьян. Из всех присутствующих для настоящего дела годилась едва ли половина, остальные же представляли собой легковесный человеческий шлак, пригодный только для захоронения в отвалах.

И вот все приглашенные в сборе и ждут, что им скажет лидер партии большевиков и глава Советского правительства. И исторические (а может быть, и роковые) слова последовали.

- Итак, товарищи, - сказал Ильич, улыбаясь, - должен вам сообщить, что не далее как вчера в Брест-Литовске был подписан весьма благоприятный для нас мирный договор с Германской империей. Европейская часть западной границы Советской России пройдет по границе бывшей Российской империи, за исключением территории бывшего Варшавского генерал-губернаторства, которое отходит в сферу влияния Германии. Как только договор будет ратифицирован Третьим Съездом Советов и германским рейхстагом, германские войска покинут советскую территорию и предоставят нас собственной судьбе. В свою очередь, Советская Россия обязалась не вести против Германской империи революционной пропаганды, не призывать к изменению существующего строя и ниспровержению кайзера Вильгельма, а также вернуться к условиям торговли, соответствующим русско-германскому соглашению от тысяча девятьсот четвертого года...

И тут, пока остальные, скрипя мозговыми шестеренками, переваривали сообщение своего вождя, происходящего не вынесла душа поэта, то есть товарища Зиновьева, позабывшего о том, что он вообще-то тут оппозиционер и диссидент. А ларчик открывался просто. Это Бригитта Бергман для пущей ясности через приоткрытое просмотровое окно наложила на присутствующих заклинание Полной Откровенности.

- Да как такое вообще может быть?! - возопил он режущим фальцетом. - Мы так не договаривались! Как товарищ Троцкий вообще мог согласиться на такие кабальные условия в самый канун социалистической революции в Европе?!

- Товарищ Зиновьев, выражайтесь яснее, - с сильным акцентом проворчал товарищ Коба, сверкнув желтыми глазами, будто тигр, сидящий в засаде. - Какие условия мирного договора вы считаете кабальными? Неужели те, по которым немцы уходят восвояси, даже не потребовав контрибуции, и не станут мешать Советской России заниматься социалистическим строительством?

- Социалистическое строительство в России - это чушь собачья! - взвизгнул Зиновьев под одобрительный ропот друзей и сочувствующих. - К победе социализма может привести только революция в цивилизованной Европе, а в России нет ничего, кроме дикости и отсталости! Каждый русский мужик на культурного человека смотрит волком, а потому построить социализм с таким народом попросту невозможно. Вслед за проклятым самодержавием мы должны ниспровергнуть и уничтожить саму Святую Русь, чтобы не было больше никогда такого народа! Германский империализм и дикие лапотные славянские орды должны сцепиться в смертельной схватке, чтобы одно зло полностью пожрало другое, а потом и сам победитель издох от полной утраты сил, пусть даже если это стоило бы нам утраты завоеваний Октябрьской революции и ликвидации Советской власти. Социалистическая революция в Европе сторицей воздаст нам за все утраченные позиции в России!

После последних слов притихли даже самые преданные сторонники товарища Зиновьева. Ходили подобные разговоры в первые месяцы советской власти среди некоторых членов ЦК, полжизни проведших в эмиграции. Но одно дело - произносить такие речи среди «своих», и совсем другое -брякнуть подобное на заседании ЦК, в присутствии Ленина, только что назвавшего подписанный мирный договор «благоприятным». К гонимому и униженному народу израилеву Ильич не принадлежал, в его богоизбранность не верил ни в малейшей степени, по убеждениям был рафинированным интернационалистом, не деля людей на иудеев, русских и всех прочих, а потому, даже без учета последней коррекции убеждений, воспринял русофобскую манифестацию своего старого «соратника» как неприемлемую мерзость. Глаза вождя революции прищурились, улыбка превратилась в ехидный оскал, а большие пальцы рук привычно легли за проймы жилета.