Чаша гнева

- Товагищ Зиновьев даже не подозревает, - едко сказал он, - что революции в Европе возможны только буржуазные или националистические. Есть у нас такие, совершенно достоверные, сведения. Так что ждать социалистической революции там можно хоть до морковкина заговенья. Напротив, в России, несмотря на всю ее дикость и отсталость, социалистическая революция - это явление не только закономерное, но и неизбежное, а русский мужик в лаптях - это не тормоз исторического и социального прогресса, а его главный двигатель. Европейский пролетарий ставит своей жизненной целью выбиться «в люди» и поделаться хотя бы мелким хозяином-буржуа, при этом русский рабочий и мужик ищет от жизни правды и жаждет построить царство Божие на земле, то есть жить в обществе с истинно справедливым социальным устройством. Мы, большевики, придя к власти, должны возглавить это стремление русских народных масс к лучшей жизни и, вооружившись самой верной социальной теорией, на практике воплотить вековую мечту человечества - сначала на территории бывшей Российской империи, а потом поэтапно и во всем мире. Этой цели и служит мирный договор, заключенный нами с Германией ради той мирной передышки, которая сейчас остро необходима Советской России. Работа большевикам предстоит архитрудная и архисложная, и мешать нам в ней мы никому не позволим!

Услышав такую отповедь, Зиновьев так и плюхнулся на зад. Уж он-то знал: когда Старик в таком настроении, ему лучше не возражать - перекусит спорщика напополам, как белая акула, и даже глазом не моргнет. Зато неожиданно заговорил товарищ Дзержинский.

- И в самом деле, товарищ Ленин, мы знаем, что товарищ Троцкий с самого начала был противником всяческих соглашений с Центральными державами и намеревался вести переговоры только для того, чтобы по возможности тянуть время до революции в Европе, - не спеша произнес Председатель ВЧК. - Так как же так получилось, что он подписал этот договор, противоречащий всем его убеждениям?

- Убеждения товарища Троцкого - это его личное дело! - экспрессивно воскликнул Ленин. -Мы посылали его в Брест-Литовск исключительно ради того, чтобы он как можно скорее привез мир измученному войной русскому народу. А он все ни мычал, ни телился, и чем дальше, тем сильнее германская сторона ужесточала свои условия. Поэтому товарища Троцкого мы можем теперь трактовать только в прошедшем времени, так как он нам больше не товарищ. Инструкции, которые ему дали американские банкиры, снаряжая в дорогу перед возвращением в Россию, оказались для этого человека важнее интересов партии и молодого советского государства. Подписание мирного договора организовал совершенно другой человек, сумевший всего за пять дней так запугать германскую генеральскую камарилью и самого кайзера Вильгельма, что те стали послушными, как дети перед строгим учителем.

И тут на заседании большевистского ЦК образовалась пресловутая немая сцена. И действительные члены ЦК и кандидаты, скрипя мозгами, пытались представить себе частное лицо (Ленин сказал именно про человека, а не про государство или организацию) сумевшее так запугать целую Германскую империю, что вместо варварского хамства она принялась демонстрировать дружбу и миролюбие. Получалось плохо. Ильич, кстати, тоже уловил это сходство и с мрачным торжеством произнес: