Чаша полыни. Любовь и судьбы на фоне эпохальных событий 20 века

— Странный народ вы, евреи, — задумчиво произнес Райс. — Все-то у вас одни крайности. Вы либо монстры, питаемые злобой и алчностью, либо какие-то ангелы без крыльев. Середины у вас почти не бывает. Я лично против евреев ничего не имею. В молодости, когда я растратил не принадлежащие мне деньги, меня спас от тюрьмы и позора Ричард Сэмюэль, друг отца, чистокровный еврей. И все же ваше еврейское высокомерие невыносимо. Вот вдолбили вы себе в ваши еврейские головы, что у вас какая-то особая миссия, что вы лучше других. А чем вы лучше?

— Ничем. Мы просто народ религиозного призвания, и судить о нас нужно не по нашим лавочникам и ростовщикам, а по нашим пророкам и апостолам.

Танненбаум обрел уверенность в себе, и голос его звучал твердо.

Райс внимательно посмотрел на него, встал и прошелся по кабинету.

— Когда вы составляли свой доклад, вы действовали из благородных побуждений? — спросил он внезапно.

— Думаю, что да, сэр.

— Вы, вероятно, считаете, что это было вашим долгом?

— Да, сэр.

— Тогда вы глупец. Всякий раз, когда человек совершает глупость, он ссылается на благородные побуждения и оправдывает себя тем, что выполнял свой долг. Запомните, Танненбаум, только глупец высказывает свое мнение, когда его не спрашивают. Это его основной признак. Вы меня поняли?

Танненбаум почувствовал, что щеки у него пылают. Он сжал кулаки, чтобы унять дрожь в руках.

— Я понял вас, сэр, — произнес он, не узнавая своего голоса.

Райс повернулся к стене и стал рассматривать висящую на ней картину.

— Это довольно сносная копия картины Артура Девиса «Смерть Нельсона, 21 октября 1805 года», — вновь заговорил он. — Вы, Таненнбаум, знаете, кто такой адмирал Нельсон?

— Разумеется, знаю, сэр.

— В детстве Нельсон был моим любимым героем. Я им бредил. Эту картину мне подарила на день рождения мать, и я всегда вожу ее с собой. Нельсон был смертельно ранен, когда морское сражение при Трафальгаре находилось в самом разгаре. Снайпер, сидевший на матче французского корабля «Редутабль», поразил адмирала, когда тот отдавал распоряжения, стоя на капитанском мостике. Пуля, летевшая сверху, пробила эполет, прошла сквозь легкое и позвоночник и застряла в мускулах спины. Адмирал прожил еще несколько часов и умер, но только после того, как ему доложили о победе.

Райс сделал паузу и бросил:

— Подойдите сюда, Танненбаум.

Инспектор встал и подошел на ватных ногах.

Райс положил ему руку на плечо и продолжил:

— Вот смотрите — умирающий Нельсон изображен в белой рубахе, похожей на саван. Корабельный врач Уильям Битти считает пульс умирающего. Над ним склонился Томас Харди — адъютант адмирала. В делом же картина является воплощением и скорби, и гордости. Это прекрасно, неправда ли?

— Да, сэр.

— К сожалению, дальше пошло хуже. Труп адмирала Нельсона везли в Лондон около двух месяцев, поместив его в бочку с бренди. Говорили, что тайком от начальства моряки время от времени к этой бочке прикладывались…

— Зачем вы мне это рассказываете, сэр?

— История не сохранила нам имя француза, убившего гениального флотоводца, — усмехнулся Райс, — так какое значение имеют имена тех, кто убил Арлозорова?

Перед глазами Танненбаума появилась какая-то мелкая сетка. Он зажмурился и потряс головой. Потом сказал:

— Я не могу с этим согласиться. Ведь погибнут невинные люди, если не будет установлена истина.

Райс посмотрел на него тяжелым взглядом и произнес:

— Я вижу, что вы так ничего и не поняли, и отстраняю вас от ведения расследования. Если же вы попытаетесь разрушить полицейскую концепцию дела, то я лично позабочусь о том, чтобы вас стерли в порошок.

Вернувшись домой, Танненбаум сунул свой доклад в ящик, где лежали ненужные бумаги. Вскоре папка с докладом таинственным образом оттуда исчезла.

Но такого стреляного воробья, как он, переиграть было трудно. Копии доклада Танненбаум хранил у своего отца и у друзей в Реховоте. Это была гарантия его безопасности.

Толку, однако, из всего этого было мало. Сначала его убрали из следственной группы, а затем вообще заставили уйти из полиции. В дальнейшем Танненбаум работал страховым агентом, не пытаясь разыгрывать из себя бунтаря. Он никого не трогал, и его не трогали.

Лишь 12 июня 1955 года, выступая в Тель-Авиве на конференции американской еврейской организации «Бней брит», решился поведать Танненбаум все, что знал об убийстве Арлозорова. Но к тому времени это событие двадцатидвухлетней давности интересовало уже только историков.

* * *

После ареста Ставского и Розенблата накал страстей приблизился к опасной черте. Еврейское население Эрец-Исраэль как-то неожиданно оказалось на грани гражданской войны. Рабочая печать неистовствовала, проклиная ревизионистских выродков. Ревизионисты, отругиваясь, обвиняли своих противников в клевете и в «кровавом навете».

И вдруг произошло неожиданное.