Чаша страдания

— Что ж, тонкое искусство литературы не зависит от происхождения, оно зависит от таланта и интеллекта. У этих евреев есть литературный дар, они — русские интеллигенты еврейского происхождения. И твой брат был русским журналистом по своему таланту, а не по происхождению. Эренбург сам написал: «Мы принадлежим к тому народу, на языке которого мы говорим». Но эшелон советских бюрократов понять и принять этого не хочет, в их крови циркулирует антисемитизм. Расстрел членов Еврейского комитета и сфабрикованное дело «врачей-отравителей» полностью доказали это. В правительстве и за спинами правительства кишит целая армия закоренелых сталинистов, взращенных им. Это темная сила. Дай им волю, они опять станут сажать людей, потому что не желают глубоких обновлений, не уступят свежим веяниям. Они боятся ослабления своего влияния. Эта консервативная прослойка строго и недружелюбно смотрит на всех, кто хочет нововведений. А евреи — народ беспокойный. Мы считаем себя равноправными членами советской семьи, потому что помогали делать революцию, помогали строить социализм. Евреи постоянно хотят движения вперед. И, к сожалению, я предвижу новые столкновения, в которых евреи снова проиграют этой темной силе.

Ефимов сказал, глядя на Павла:

— А ты все так же прозорлив, дорогой друг мой. Как тебя ни истязали, а интеллекта твоего из мозгов выбить не смогли.

* * *

Перебирая в памяти старых друзей, Павел вспомнил:

— Да, а как поживает мой «сын полка» Пашка Судоплатов? Я хочу его видеть.

Мария опустила голову:

— Павлик, дело в том, что он сидит в тюрьме.

— Пашка Судоплатов, герой-разведчик, сидит в тюрьме?..

— Его арестовали вскоре после смерти Сталина.

— Но что случилось?

— Ах, Павлик, никто не знает.

— Но ты видишь его жену, Эмму?

— Конечно, мы с ней близкие подруги.

— Тогда я хочу встретиться с Эммой и все узнать от нее.

Когда они приехали по адресу и Павел увидел красивый старинный двухэтажный особняк, он поразился:

— Это здесь Судоплатовы живут? Ну и ну!

Эмма кинулась к нему на шею:

— Павел Борисович, Павел Борисович, как я счастлива снова видеть вас! Вот бы Пашенька мой мог так обнять вас, он ведь вас любил, как отца родного, боготворил вас, считал своим учителем.

— Спасибо, спасибо, Эммочка. Я его тоже люблю, как сына.

Павел ходил по большим комнатам, поражался красоте стен и оконных рам, любовался резной деревянной лестницей на второй этаж. Особенно его поразили гардеробные при спальнях — в них можно было свободно входить и вешать одежду. Мария сказала:

— Я держу у Эммочки зимние вещи, а через сезон меняю на летние.

Эмма ходила за Павлом и приговаривала:

— Места много, а живем мы только втроем — я да сыновья. А Паши нет.

На стенах и на столах было много фотографий Судоплатова в рамках. Павел особенно заинтересовался его портретами в генеральской форме, со звездой Героя Советского Союза и множеством орденов.

— А ведь я когда-то предсказывал Пашке, что он станет генералом. Сбылось, значит. А как он стал Героем?

— Ему дали Героя за организацию убийства Троцкого, в сороковом году. Это было задание самого Сталина.

— Пашка Судоплатов смог убить самого Троцкого? Ну действительно герой! И такого человека засадить на пятнадцать лет! — Павел замолчал, выпил большую рюмку водки. — Да, действительно, невозможно понять, что делается.

— Павел Борисович, я только вам тайну расскажу: он ведь в конце войны сумел выкрасть у американцев секрет атомной бомбы. Нашим ученым это очень помогло сделать свою, советскую. Тогда его наградили и нам дали этот особняк.

Пораженный Павел только развел руками:

— И такого разведчика посадить в тюрьму! Нет, ничего у нас не меняется.

* * *

Теперь Берги, все втроем, часто бывали в доме у Гинзбургов. Лиля подружилась со своим троюродным братом. Они не виделись всю войну и потом еще много лет и отвыкли друг от друга. Алеша уже работал в издательстве «Художественная литература» у искусствоведа Ильи Зильберштейна. Брат и сестра привыкали друг к другу, Алеша называл ее «кузина» и говорил: «Ты, кузина, стала такая интересная, с тобой приятно пойти в театр или на концерт». Лиле льстили его похвалы.

Павел часто заводил разговор с Семеном о еврейском вопросе:

— Сеня, когда меня посадили, такого антисемитизма в стране еще не было. Откуда он взялся теперь? Почему расстреляли Еврейский комитет, почему убили Михоэлса? Почему сфабриковали дело «врачей-отравителей», которые все — евреи? Я все пропустил и теперь многое не понимаю. Ты был тогда такой оптимист, говорил, что евреи нашли в Советской России свое счастье. Что случилось теперь?

— Эх, Пашка, многое изменилось к худшему. Евреи многое сделали для революции и строительства социализма. И мы с тобой тоже много сделали. Вот именно. А потом евреев стали унижать и третировать. Меня еще держат в правительстве, потому что им нужен мой опыт. Но скоро и меня выбросят. А пошло это все с самого верха — от Сталина. Только он мог давать разрешение на такие преступления, как убийства и расстрелы. Надо нам надеяться, что теперь евреям все-таки станет легче. Хотя кто знает?