Чаща

Однажды ранним утром та маленькая девочка проснулась и вышла во двор, думая взглянуть на новорожденного теленка, а как раз в это время, пока толком не рассвело, команчи совершили набег. Они подобрались совсем близко к дому и уже успели перерезать горло всем коровам и свиньям, а собаку еще раньше уложили издалека стрелой, так что никто не тявкнул. Они готовились увести лошадей, когда из дома появилась маленькая девочка, и тут они ее сграбастали. Но не успели вовремя заткнуть рот, и она закричала.

Сара, как любая мать, если она чего-то стоит, вскочила на ноги и выбежала за дверь раньше, чем мы успели схватить какое-нибудь оружие, и следом мы услышали ее крики. Но когда мы оказались во дворе с ружьями, увидели только исчезающих вдалеке команчей, Сара висела поперек седла, а девочки не было видно, но до нас донеслись ее крики. «Папа, папа», – повторяла она снова и снова. От всего этого сердце готово было разорваться.

Они успели перебить весь скот, кроме лошадей, но, когда они схватили ребенка и Сару, а мы выскочили с ружьями, они предпочли бегство. И не потому, что испугались – просто они уже наказали Уинтона за попытку жить и выращивать скот на их землях. Они собирались угнать лошадей, но только распугали их, так что мы потратили больше часа, пока поймали и оседлали себе пару и собрались сами. Учти, нам пришлось гоняться за лошадками босиком по равнине, в исподнем и с ружьями в руках.

Итак, мы сели в седла и пустились в погоню. От этих команчей никогда не знаешь чего ждать. Бывает, они похищают женщин и принимают в свое племя, но чаще это для молодых, которых потом растят, как команчей. Бывает, что другие племена, иногда ветви тех же команчей, крадут или убивают их женщин. Случается, они крадут женщин, чтобы заводить детей, если численность племени падает. Потому команчи нередко смешанной крови – бледнолицых, других индейских племен, чернокожих и прочих. Команчей делает не столько кровь, сколько их обычаи. Потому, зная, что они нередко берут белых в свое племя, я надеялся на благополучный исход. Что и пытался внушить Уинтону, который был на грани помешательства, совсем как бешеный енот. В нашей ситуации это могло здорово навредить.

Коротыш обернулся и посмотрел в сторону спящего Уинтона.

– Я знал, что дела в любой момент могут принять непредсказуемый оборот. Повинуясь внезапному порыву, команчи могут совершить то, чего от них не ждешь. Пуститься за тобой в погоню, а потом предложить еду и накидку из буйволиной шкуры, хотя вряд ли они расстанутся с лошадью. Лошади для них вопрос жизни. Они отличные наездники.

Скажем, апачи больше ходят пешком. Для апача лошадь как инструмент. Они едут верхом, пока лошадь не устанет, а потом еще немного. Если лошадь падает, они разводят рядом костер и ждут, пока та подохнет, а потом ее съедают. Команчи не такие. Они говорят с лошадьми. На земле команч кривоногое убожество, но верхом он как продолжение лошади, настоящий кентавр.

Но я отвлекся от своего рассказа про Уинтона и его увечья. Тогда любовь и гнев взяли его в тиски, а я, хоть и раньше не слишком верил в любовь, с того дня постарался совсем о ней забыть, потому что любовь часто ведет в западню.

Мы продолжали погоню. Путь был нелегкий. По следам Уинтон определил, что мы их догоняем. Вероятно, команчи пришли к тому же выводу, и позаботились о том, чтобы нас задержать. Мы были от них так близко, что уже слышали вдалеке детский плач. Жалобный скулеж, если можно так описать, но, пока мы приближались, он все нарастал, пока не превратился в адский вой.

Здесь Коротыш прервал свой рассказ. Ночь сгустилась вокруг нас, обернув в плотный полог. Моя голова кружилась, и я затаил дыхание.

Коротыш выдохнул, точно в последний раз, и лицо его в отблесках костра немного смягчилось.

– Мы добрались до места, где дорогу перегородил густой кустарник. Кое-где на кустах торчали шипы. Здоровенные, как гвозди. В одном месте через кусты явно кто-то продирался. Потом мы увидели висящие на шипах клочья детского платьица, а подальше что-то блестящее на солнце, точно снег с прожилками глины. Только там были не снег и не глина. Они заострили ножом толстую ветку кустарника, и на этой ветке висела девочка. Они проткнули веткой живот, что и было причиной того ужасного воя. А потом, с помощью веревки, протащили ее на шипы, так что те глубоко впились в тело, и оставили бедную малышку, насаженную на ветке, так что она не могла освободиться. Да если и смогла бы, это было уже не важно. После такой раны ей было не выжить.

– Изверги, – сказал я.

– Они люди, – сказал Коротыш. – Так что ты подобрал верное слово.

– Люди? – воскликнул я. – Как может человек совершить такое?