Часовая башня

С выпечкой дело обстояло хуже. Не любила затеваться с тестом, ждать пока то поднимется. Да и не поднималось оно у неё. Раньше, до войны на помощь приходила Илма, у неё хватало терпения пускаться в «далёкое плавание», тесто поднималось всегда. Ещё в Кякисалми научилась некоторым кулинарным тайнам у неё. С готовностью делилась с юной барышней.

— Идите мыть руки, сейчас будем есть.

Помыв, сидели за столом.

— Ну, что надумал? — поставила перед сыном полную тарелку куриного супа.

— Инга позвала.

— Я знала, у вас всё наладится. Езжай. Может останешься навсегда. Слюбится, стерпится.

— Когда-то мои прадедушка, с прабабушкой переехали в этот город.

— Кому-то же нужно в конце концов из него бежать! Так пусть это будет мой сын, — сидя на диване, заявила Анастасия Фёдоровна. Все послевоенные годы прожив безвылазно в Выборге и, теперь не любила этот город, ставший для неё тюрьмой. Гораздо ближе был давно оставшийся в прошлом, как и похороненные в нём родители Кякисалми, называемый теперь Приозёрск.

— Разве, это необходимо?

— Я считаю, не стоит разрушать семью из-за нежелания сменить обстановку.

— Мама, а ты была, когда-нибудь в Ленинграде?

— Я там родилась.

— А я была в Ленинграде! Была! Была! — болтала под столом ногами Лера.

— Ах, ну да. Но, ведь ты его совершенно не помнишь.

— Не помню, да и не хочу там оказаться.

— Ты не будешь приезжать к нам? — с удовольствием ела суп Лера, умудряясь просовывать в свой маленький рот огромную для ребёнка ложку.

— Нет, уж лучше вы к нам.

— Дачу пока решили не продавать. Но, уж больно далека от Ленинграда. Степан Григорьевич говорит, может понадобится тебе?

— Мне!? Что ты!? Я никогда не любила ковыряться в земле. Боже упаси! Я и огород — две вещи несовместные!

— Мама, а почему мы остались в Кексгольме, когда в него вошла советская армия?

— В этой старой башне жил раньше часовщик, — придумывал на ходу сказку отец.

— Ему не было там страшно?

— С чего ты взяла? Думаешь он боялся высоты?

— Нет. Он ведь имел дело со временем. А оно так неумолимо.

— Не боялся его. Имея всю жизнь дело с часами, умел договариваться с ними. Это позволяло, как он думал, всегда оставаться молодым. Настолько поверил в эту мысль, что перестал смотреться в зеркало, с которым приходил к нему цирюльник. Вскоре тот вовсе перестал брать его с собой. Никогда не выходил из башни. Жалование клали в почтовый ящик, находившийся с обратной стороны двери, имея лишь узкую щель снаружи. Туалет был устроен в башне. Еду приносили ему из ближайшей харчевни.

Но вот, в один прекрасный день, всё же решился выйти в город, встретив ранее знавшего его горожанина, поздоровавшись с ним, в ответ услышал;

— Как вы постарели гер Себастьян!

— Постарел? Не может того быть! Я всегда умел договариваться со временем, — беспомощно возразил.

— Ах, не смешите меня, я вас умоляю! Разве можно договорится с тем, кого нет?

— Как нет? Вы же смотрите на башню, когда хотите узнать который час.

— Смотрю, и что с того? Я же не вижу самого времени.

Не поверил своему давнему приятелю. Шёл в сторону цирюльни, откуда раз в месяц приходил к нему парикмахер. Знал, там есть зеркало.

Но, дойдя до знакомого перекрёстка, где в угловом доме находилась цирюльня, увидев себя в зеркало, сильно испугался. На него смотрело лицо прожившего жизнь человека. Уставшие глаза, длинный, опущенный книзу нос, редкая, седая бородка.

Неужели его время подошло к концу? Он всю жизнь, заботившийся о чужом, упустил своё. Но, почему же оно не предупредило его об этом, так резко забрав все подаренные было годы? Ведь мог же стареть, как и все остальные, постепенно, не расстраиваясь, привыкая к своему внешнему виду.

Как же ему прожить потерянные годы? Думая так, буквально бежал обратно, дабы скорее спрятаться за стенами своей башни.

Закрыв дверь, поднимался на самый верх, в комнату часового механизма. Ещё недавно, как считал — был хозяином времени, а теперь…

Теперь повернёт его вспять! Переделает! Даже остановился на лестничной площадке для того, чтоб перевести дыхание.

Но, как же все остальные? Горожане, что привыкли смотреть на башню.

— Они тогда все помолодеют, — обрадовалась Лера.

— Не перебивай. … Так вот, он всё же переделал механизм, и теперь минутная стрелка тянула за собой часовую, раскручиваясь в обратном направлении.

Но, город зажил отдельно, будто не замечал его присутствия.

Ещё недавно думал; умеет управлять временем, но, как оказалось был полностью зависим от него.

Город молодел. Дома росли вниз, постройки за крепостной стеной сокращались, открывая под собой скалы, поля и подлески. Единственное, остававшееся неизменным — сам замок с башней Олафа, выросшей из него когда-то.

Ему больше никто не приносил пищи, не приходил стричь, и не брил. Теперь боялся такого одиночества, оно сулило лишь одно — полное забвение. Его труд был никому не нужен. В страхе потерять самого себя решил бежать, пока железнодорожный вокзал ещё был построен.