Часовая башня

— В любой форме. В любой форме. Даже тезисно, — умоляюще смотрел на художника Фёдор Алексеевич.

— Хорошо, — откинулся на спинку дивана Николай Константинович. Выдержав небольшую паузу, начал:

— Когда я в 17-ом году написал картину «Линнасаари», в переводе с Финского — Городской, или Крепостной остров, задумался о том, что подобное название носят сразу три острова на территории Карельского перешейка. Более всех из них знаменит «Твердыш», на котором в 1293 году Торкель Кнутсон основал Выборг.

Второй, древний Ламберт, что всего в километре от центра Сортавалы, старше Выборга на три тысячи лет.

Третий Линнасаари, находящийся точно посередине между двумя первыми, в глубине лабиринта шхер, резко сворачивающих под прямым углом в северо-западном углу Ладоги.

Открыл его перед отъездом из Финляндии в Индию.

Читал у Датского хрониста Грамматика о грандиозном сражении в начале VIII века за Карельские проливы. Считал, происходило именно в этом месте. Где, был уверен, раньше стояла крепость. Город рядом с ней появился в III–V веках нашей эры, к XII-му придя в упадок. Зная, что 6 из 16 населённых мест, указанных в Ореховецком мирном договоре, по которым проходила граница, расположены всего в радиусе 15 километров от острова: Корела, Кроноборг, Линнамяки, Хийтола, Лопотти, Иивонниеми, и Линналички — считал; именно в этом месте существовало предшествовавшее Ладоге и Новгороду варяжское государство. Так называемая Гардарика, пришедшая в упадок из-за долгих войн между Швецией и Новгородской республикой.

— У вас много новых мыслей Николай Константинович, — отметил Яков Карлович.

— Ставлю под сомнение официальную трактовку места положения Хольмгарда, традиционно считавшегося древнескандинавским обозначением Новгорода. Прочёл сагу о «Хрольве Пешеходе», где говорилось: — «Главный стол конунга Гардов находится в Хольмгардаборге, который теперь зовётся Ногардар».

Столица Гардарики не была переименована, а перенесена в Ногардар из города на острове Линнасаари.

Вычисленное мною Варяжское государство имело непосредственное отношение к Руси. Придерживаюсь идеи, что некогда в Восточной Европе бытовало совершенно иное обозначение сторон света. Основываясь на солнце, называлось «цветовым». Юг в ней обозначался красным, север — чёрным, восток — синим, а запад — белым.

Поиск языка, определяющего соответствие данному принципу показал близость к прибалтийско-финским. В Карельском имелись слова «ruskej» — красный, «rusko» — заря, румянец, «ruskotaa» — краснеть. Теперь была ясна лингвистическая составляющая слова «Русь», как цветового символа южного народа.

Возможно, известная из «Калевалы» битва за Сампо — не между Финнами и Карелами, была всего лишь внутриусобной рознью между финно-карельскими племенами, веровавшими в одного и того же бога Укко, что и жители юга.

Столкновение юга и севера «красного с чёрным», «ruskej» и «musta» — решающее для понимания будущего Руси. В результате него южная часть обособляется от северной, взяв при этом себе новое имя — как раз связанное с её географическим положением; «ruskej», «красная», «русь».

— Как это знаменательно, однако. Чем-то напоминает нынешнюю ситуацию в России, — перебила, так же присевшая рядом, в кресло Торбьорг Константиновна. Она слегка улыбалась. Одними глазами. В которых тем ни менее ощущалась грусть.

— Именно после призвания Рюриков обширная территория, управляемая теперь Варягами стала называться Русью, ибо по отношению к земле Варягов занимала южное положение. Но, Варяги двигались на юг. Взятый Олегом Киев название «Русь» распространил и на Приднепровье.

— Однако, как схоже прошлое с настоящим. С той лишь разницей, что Варяжские земли теперь отделились от Руси, — вздохнул Фёдор Алексеевич. Он очень переживал из-за событий последних лет, понимая — никогда не вернётся в Россию.

— Таким образом Русь Приладожья дала своё имя многочисленным племенам, встретившимся на её пути из Варяг в Греки. Племя «Русь» так и продолжало жить на Корельском перешейке — «острове русов», спустя время вернувшись к своему прежнему имени, став «корелой».

Исчезнувшая же, летописная водь — потомки этого же странообразующего народа.

— Теперь я согласен с многим из услышанного. Нда-с, времена меняются. А, вместе с ними и люди, — встал с дивана Яков Карлович. Он искал взглядом портсигар. Не найдя его в кармане, вспомнил, перед тем, как присесть положил на стол.

Раскрыв, предложил сигарету Николаю Константиновичу.

— Больше не балуюсь. После чудесного исцеления в Сортавале поставил на этом крест.

Уже ближе к вечеру, после кофе, Торбьорг Константиновна села за инструмент.

Играла в этот вечер хорошо, чувствовала себя на концерте. Хотелось вспомнить прежние времена. Понимала; они уже больше никогда не вернуться. Даже тот факт, что у них в гостях был известный не только в России, но и далеко за её пределами художник, говорил, Выборг всего лишь перевалочный пункт для многих, многих других людей, что навеки теряли Родину.