Часовая башня

— Согласен, для такой лесной страны князь будто царь. К тому же Великий. Да и белофинны в отличие от белогвардейцев в России, одерживают победу над большевиками, что сказывается на уменьшении смертоносного пыла ненависти по отношению к русским.

— Не задумывались ли вы о причине этой победы? Ведь в отличие от России, где даже страны Антанты не в состоянии ничего изменить, Финляндия справилась почти самостоятельно. Разве, что самую малость использовав силу немецкой армии, ставшей не понаслышке грозной для России, несмотря и на практическое поражение с её стороны в мировой войне.

— Средний класс здесь не был так сильно подвержен тлетворному влиянию большевизма.

— Именно!

— Но причиной тому отсутствие царя, как такового. Самодержавие не знакомо финнам. Находясь всю историю страны под чьим-либо влиянием, так и не потеряли своего природного менталитета, полного стремления к независимости. Оно лишь дремало в них все эти годы, прошедшие с момента головокружительных побед в северной войне Петра I.

— Может это всего лишь ненависть двух близких народов?

— Ненависть!?

— Ну да. А, что тут такого? Один, более свободолюбивый, так и не почувствовавший на себе гнёт Шведской короны, не ощутил и Российской. Посудите сами, финны никогда не знали многовекового крепостничества, что буквально вырвалось сегодня на свободу в России. Сбросив свои оковы ставшие советскими, русские люди готовы уничтожить самих себя. Более того, финны были всегда освобождены от воинской обязанности. С немцами не воевали, а теперь и вовсе объединились в борьбе с общим врагом.

— То есть вы Фёдор Алексеевич хотите сказать, что царь, как таковой вовсе и не нужен!?

— Не совсем так. Нужен. Но не для всех народов. Есть и не способные жить под царской защитой, настолько велика их любовь к свободе. И это поверьте далеко не дикое упрямство, заимствованное русским народом у татар, в итоге несмотря на смелость всегда приводящее к рабству, ибо победив не в силах довести дело до конца. В том осмелюсь заявить трагедия Русского народа, сформировавшегося в междоусобных княжеских войнах. Они избаловали его возможностью не с первого, так со второго, или третьего раза добиться результата. И несмотря на многовековое крепостничество память народная жива воспоминаниями о своём лихом прошлом.

— Иными словами, вы Фёдор Алексеевич монархист, но при этом народоненавистник? — остановился сверить свои часы с часовой башней Яков Карлович. Здесь, в Выборге выбрав за эталон именно эти древние шведские механизмы, старался жить по ним.

— Что вы! Скорее наоборот — очень люблю свой народ. И последнее время, благодаря пережитому начинаю развивать одну мысль, ранее остававшуюся неподвластной мне. Чем больше сходство культур, тем больше неприязни таит в себе.

— Но, позвольте, если продолжить вашу мыслительную линию получается русские вернуться?

— Отчего же?

— Упрямство и смелость, наряду с дикостью из-за отсутствия, а теперь и вовсе недоступности знаний благодаря пропаганде, постоянно приводит к повторам. Не я, история говорит об этом, — спрятал часы в карман.

— Вовсе не это я имел ввиду.

— Но, позвольте и мне признаться вам, что так же невольно привели и меня к мысли. И она, заключается в том, что подобно Петру, в северной войне, не сразу, но путём неисчерпаемого упрямства РСФСР вернётся за своими землями и не только в Финляндию.

— Что ж, в таком случае, я окажусь на Родине, — улыбнулся Фёдор Алексеевич.

— Мне не нравится ваша улыбка.

— Почему же?

— В ней присутствует грусть.

— Я кажется начинаю понимать, что стремление к объединению в итоге приводит к уничтожению самых близких, а не дальних соседей. Иными словами, бей своих, чтоб чужие боялись.

Глава X. Бегство

— Рерихи вернулись в Выборг, — в октябре 18-го года, обрадовала новостью Торбьорг Константиновна.

— Надо непременно пригласить их в гости. В тот раз, перед самой революцией, когда они бывали в Финляндии, у нас тут, увы, не было ещё квартиры, — поддержал супругу Яков Карлович.

— Ах, Боже, сколько лет прошло с того года, когда гостили у нас в Кексгольме?

— Все десять. Не меньше.

— Одиннадцать, — поправила Елизавета. Она хорошо запомнила то лето.

— Надо написать им приглашение. С просьбой указать удобный для них день, — предложила Торбьорг Константиновна.

— Валерия, займись этим вопросом. Но, для этого, как минимум надо знать адрес, где они остановились.

— У нас такой небольшой город. Думаю, всё же узнаем, — успокоила супруга.

И, действительно, уже через неделю в городе поговаривали о том, что известный Русский художник поселился в нём.

Первой узнала Елизавета, сказав отцу;

— Николай Константинович поселился на улице Ладаункату дом 8.

— Это тот самый дом, где я хотел покупать квартиру в 17-ом!

— Вот было бы прекрасно, если бы тогда не прислушивался к голосу разума, и взял квартиру в нём.