Часовая башня

Сибелиус, собственной персоной, стоял на пороге. Его встречала Торбьорг Константиновна и Яков Карлович, выглядевший сегодня несколько помолодевшим, даже здоровый румянец отражался на его гладковыбритых щеках. Аккуратная, клинообразная бородка удлиняла его не особо мужественный подбородок. Поклонившись хозяевам, Сибелиус снял шляпу, ища глазами для неё место. Тут же подоспела новая горничная, что взяли в помощь не успевающей с возросшими обязанностями Илме, приняв у него головной убор, пальто и трость, что иногда, для солидности стал брать с собой.

Поцеловав протянутую руку Торбьорг Константиновны, пожал Якову Карловичу.

В прихожую выбежала маленькая Настенька. В нерешительности остановилась. Слишком уж грозный вид был у этого господина. Никогда ещё не видела, чтоб брили голову на лысо. Испугалась, но всеми силами старалась сдержаться, никому не показывая свой испуг, так, как многое переняла у своей матери. Поведение бабушки было ей не так близко, так, как та уделяла ей меньше внимания, больше занимаясь вопросами светскими, как и привыкла при жизни в Петербурге.

Опомнившись сделала книксен. Смущение дочери заметила Елизавета Яковлевна. Но, увидев, дочь справилась с ситуацией, решила позже поинтересоваться причиной её нерешительности.

— Detta är vårt barnbarn Anastasia Fedorovna. (Это наша внучка, Анастасия Фёдоровна), — представила Торбьорг Константиновна по-шведски. Зная, композитор родился в шведской семье, старалась не столько сделать ему приятное, сколько лишний раз подчеркнуть своё знание его родного языка, в надежде, что поинтересуется откуда у неё такие знания.

— Ett vackert barn. (Прекрасный ребёнок), — слегка присев на одно колено поцеловал маленькую ручку Сибелиус, — привстав же, всё-таки поинтересовался: — Var fick du så bra kunskaper i svenska? (Откуда у вас такое прекрасное знание шведского?)

— Min farfar är från Sigtuna. (Мой дедушка родом из Сигтуны.) — не без гордости призналась она.

— Det är ett vackert land, men jag går sällan dit. (Прекрасная страна, но редко бываю там.) — уводимый в гостиную, подумал о предстоящих гастролях в Лондоне, где уже бывал, но почему-то никогда не тянуло его на свою малую Родину. Гораздо важнее было, родившись в Финляндии, получив там образование окончив университет, и став известным, находиться именно в этой стране. Но, что-то давно забытое, вспыхнувшее желтизной травы осеннего луга, а, затем, представшее перед глазами холмами, с редкими выходами скальных пород, бескрайними полями, протянувшимися в сторону Дании наполнило его память, на пару мгновений заставив забыть, где сейчас находится.

Америка, теперь Англия. Давно уже становился человеком мира, последние годы не уделяя внимания таким вещам, как особенности ландшафта, запах травы, шелест листьев. Нет, безусловно всё это замечал, но не то, чтоб не понимал, или не принимал, просто видел уже иначе, как состоявшийся композитор. Но, та поездка к дальним родственникам, случившаясся так давно, что не мог вспомнить подробности, лишь кратковременными, но яркими вспышками проявлялась в нём изредка, в самые непредсказуемые моменты. Вот, и сейчас, почему-то вернулся туда, в дни, когда был подростком.

Отец, Кристиан Сибелиус был врачом. Мать, Мария Шарлотта Борг стремилась дать детям ещё и музыкальное воспитание, как принято во всех аристократических шведских семьях. В десять лет написал своё первое музыкальное сочинение «Капли воды». Первые годы отдавая предпочтение стоящему в их доме роялю, лишь потом полюбил скрипку. Но, именно сейчас задумался; рояль, как никогда ближе своим музыкальным диапазоном и возможностями исполнения звуков к тому его состоянию, что, как только что вспомнил, посещало в детстве. Захотелось пройти к инструменту. Непреодолимое желание играть нахлынуло на него. Но, так нельзя. Не может теперь, когда известен, позволить себе такие пренебрежительные к окружающим поступки.

Пренебрежение? Разве есть оно в том, что желает поделиться частичкой своего душевного переживания? Нет, не сочинять, записывая возникшие буквально из воздуха, эфира, звуки хотел сейчас. А именно играть, что-то давно знакомое ему, неизвестное всем. С годами научился контролировать в себе тот момент, когда следует начать работать, словно включая тайную кнопку, отрешался от всего мирского, и получалось тогда. Будто писатель, уловивший мысль во сне, откладывал случайно возникшую мелодию до поры до времени, и имея возможность садился за работу.

Будучи представлен всем, поклонившись гостям, словно извиняясь перед присутствующими, подошёл к роялю. Сел за него, открыл крышку. Опустил руки на клавиши, еле коснувшись их. Не издали и звука.

Затем, будто вспомнив, находится среди множества мало знакомых, но хорошо знающих его творчество людей, сказал:

— Великодушно прошу прощения. Смею надеется, не очень разочарую всех, если сыграю сейчас одну маленькую вещицу. Она никогда прежде не исполнялась не только мной, но и никем. Впрочем, если не считать те года, что жил в родительском доме.

Приняв молчание за согласие, принялся играть.

Масонство.