Часовой дождя

Теперь она говорила твердо и решительно, но лицо было залито слезами. Она долго ждала подходящего момента, а он все не наступал. Поэтому она решилась все сказать сегодня, хотя свою дозу переживаний они за прошедшую неделю уже получили. Слишком давно она несет этот мучительно тяжелый груз. Она хочет поговорить о том его признании. Этого Линден ожидал меньше всего. Он снова сел, сердце забилось сильнее. Мать стиснула руки: понимаешь, мне трудно говорить, даже не знаю, как начать, в общем, мне очень жаль. Прости, что я так отреагировала тогда на твое признание, тринадцать лет назад. Прости, что за все эти годы я не заговорила с тобой об этом, пока ты не познакомил меня с Сашей. Сама я так себя и не простила. А эта нелепая ревность, когда он сказал, что Кэнди узнала обо всем раньше нее… Как она могла быть такой бесчувственной, такой глупой. Если честно, а сейчас им нужно быть честными друг с другом, она поняла, что он гей, когда он решил уехать в Париж. Она догадывалась, что над ним издеваются в школе, но ничего не говорила, ничего, какая ужасная ошибка. И она знает почему. Сейчас она может признаться, но тогда это было невозможно. Она ничего не говорила, потому что боялась, ее пугало, что сын гомосексуал. Она думала, это бросит на нее тень, скомпрометирует. Страшно было иметь ребенка, непохожего на других, особенно в этом провинциальном городке с его патриархальным укладом и обывательскими взглядами. К тому же фамилия Мальгард обязывала: старинное благородное семейство, единственным наследником которого был Линден. Единственный, кто мог бы сохранить это имя. Она никому не могла высказать свои страхи, никому не могла довериться. И сказать вслух: я знаю, что мой сын гей, и это приводит меня в ужас, она тоже не могла. Она позволила Линдену уехать в Париж, он до сих пор стоит у нее перед глазами: долговязый, несчастный, он зашел на кухню попрощаться. Отец ждал его в машине, чтобы отвезти на вокзал в Монтелимар. Она знала, что ее сестра даст Линдену всю нежность и поддержку, в которых он нуждается и которых она сама, увы, дать ему тогда не могла. Ей было стыдно, она оказалась никчемной матерью. Когда Тилья уехала и забеременела, Лоран почувствовала себя еще более одинокой и ненужной, чем прежде. Поговорить с сыном она была не в состоянии, и тот с каждым днем становился все ближе к Кэнди. Она еле сдерживала ревность. Она могла бы открыться сестре, но не сделала этого. И это тоже было ошибкой. Столько ошибок. Ее жизнь – сплошная ошибка, да? И когда Линден набрался храбрости и открылся ей тогда, весной, ее реакция оказалась просто ужасной. Ей хотелось выть, когда она вспоминала об этом. А хуже всего то, что она переложила на сына ответственность и велела самому признаться Полю. Как она могла? какая жестокость! Теперь-то она видит, что в ней говорил страх. Ее ужасала сама мысль, что сын гомосексуал. Как она признается людям: мой сын гомосексуал? Ей бы хотелось, чтобы он был похож на сыновей ее друзей. За это она себя ненавидела. Возможно, ее родители были людьми старой закалки, но не замшелыми реакционерами и консерваторами. Они учили дочерей быть терпимыми, великодушными, открытыми. Так что же произошло? Она далеко не сразу поняла это, лишь с годами что-то стало проясняться. У нее в голове сложился образ сына, какого она хотела бы иметь, некоего безупречного сына, соответствующего общественным идеалам. Ей следовало отказаться от этого образа и от этого идеала, отказаться от мысли о том, что сын обязательно должен жениться на женщине и иметь от нее детей. Она поняла, что надо перестать лгать о гомосексуальности сына, перестать бояться чужого мнения. Ей невыносимо больно думать о тех годах, когда она не решалась спросить Линдена о его личной жизни, о его партнерах. Наверное, он считал ее бесчувственной. Со временем карьера Линдена пошла в гору и теперь в своей области он стал человеком даже более известным, чем его отец. Она гордилась им, правда гордилась, и все же ее не отпускало сожаление о том, другом, воображаемом сыне. У Линдена была своя жизнь, о которой она не знала ничего, только о его работе, о фотографиях. Она не понимала, как заговорить с ним так, чтобы это получилось естественно. Она попыталась намекнуть Тилье, но та одернула ее и вышла из себя. С Полем она говорить об этом не могла и никогда не говорила. Просто не решалась. Как это было глупо с ее стороны. Личная жизнь Линдена была темой, которая никогда не поднималась в их разговорах с мужем. А может, в этом виноват именно Поль? Нет, ей кажется, что нет. Виновата только она сама, и с каждым годом прервать молчание становилось все труднее. И вот в Нью-Йорке она встретила Линдена с Сашей. Раньше он никогда не представлял ей своих партнеров, она не знала их имен. Ее очень пугал этот предстоящий ужин, она без конца спрашивала себя, что это за молодой человек, какой он. Линден сообщил ей по электронной почте, что влюблен, что собирается поселиться в Сан-Франциско и хочет, чтобы она познакомилась с Сашей. В апреле 2014 года Лоран провела неделю в Бостоне, она приехала на похороны матери. Это был тяжелый период для нее: самоубийство сестры за два года до этого, смерть отца в прошлом году и вот теперь мать. Она согласилась заехать в Нью-Йорк, а Поль отправился прямиком во Францию на какой-то важный конгресс дендрологов. Вечером Лоран увидела, как эта пара, Линден и Саша, вместе входят в ресторан, и лицо сына сияет от счастья. Поначалу она видела только это, невероятно яркий свет в глазах Линдена. Потом стала смотреть на мужчину рядом с ним. Тот же свет. То же сияние. Она видела двух влюбленных. Она поняла это сразу. И почувствовала себя свободной! Теперь она не будет лгать. Нет необходимости. Говоря о Саше, она называла его «партнер моего сына», в разговоре с Полем – просто «Саша». Поль никогда не расспрашивал ее о Саше, но знал, что он есть. Что он думал о том, что его сын живет с мужчиной? Она понятия об этом не имела. И никогда не решалась спросить. Линден сказал, что он тоже не решался, и по тем же причинам.