Часть их боли

– Не народ дал нам искру магии! – рассердился жрец.

Элгориан раздумывал. Его острый ум, который не мог закостенеть даже от таких бесед со служителем Фойреса, выискивал странности, упрощения и невозможности – и находил. Не успел он задать следующий по-детски каверзный вопрос, как к ним в весенний сад тихо вошел сам Гусааб Мудрый. Он появился из-за зеленеющих платанов. Фигура его была согбенной, походка – медленной, но уже издалека мудрец различил, что мальчик желает свести его с жрецом в некоем поединке, и оттого на его лице засветилась слабая улыбка. Жрец ничего не сообразил, поэтому просто склонил в почтении голову перед знаменитейшим мастрийцем.

– О чем вы рассказываете принцу? – спросил старик.

– Правду, я доношу только ее! – горячо ответил служитель.

– Кхм, правду… Правда у каждого своя, а вот истина не известна никому из нас…

Между тем принц Элгориан уже выскочил из кресла и заботливо подвинул его своему дряхлому учителю.

– Учитель! – попросил он. – Расскажите, что будет после сожжения мира? И как понять, что мир достаточно стар? Как сами фениксы понимают, когда нужно обернуться пеплом? А?

– Не знаю, – ответил старик, присаживаясь. – Нам не суждено знать многие вещи, мой принц, как не суждено и понять их. Зато в наших силах построить тот мир, который будет зваться великим, но надобно это делать тем, что дано нашему человеческому роду: добродетелями и умом. Божественное пусть остается богам.

– И вы не хотите узнать это?

– Уже нет. Всякому есть предел. Опасно знать то, что нарочно сокрыто.

– Да как же так? Вы же бывший архимаг, да еще и благословенный Фойресом двусловец! – вмешался жрец, всплеснув руками. – Праотец дал нам магию, чтобы мы постигали ее! В наших силах научиться творить великие вещи вроде ваших «Птиц Фойреса». Да, мы пока освоили только элементарную магию, но представьте, как через триста лет можно будет создавать могущественных существ! Или изменять себя! Обретем крылья, которые вознесут нас к небесам, обретем хвосты, способные доставить нас к таинственным глубинам! Как же не стремиться к этому?!

Гусааб покачал головой.

– Это ли наш путь? И не приведет ли он как раз к пеплосу… – Затем он обратился к молчаливому Юлиану: – А вы что думаете, почтенный веномансер? Хорошо ли будет человеку заиметь крылья, задышать огнем или, скажем, обрести бессмертие? Как это скажется на нем?

– Боюсь, от такого он перестанет быть человеком, – отозвался Юлиан. – Ему понадобится много усилий, чтобы не сойти с ума. И не потерять остатки человечности…

– Но что поможет ему в этих усилиях? Воля? Кхм, как долго продержится эта воля: сто, двести лет, тысячу? Может, вера? А останется ли она? Надежда? И надежда угаснет чрезвычайно быстро, как искра, сменившись усталостью. Но, по-моему, все же есть кое-что, что делает «человечным» и демона, и зверя, и человека… И это… кхм… это…

Мудрец начал подниматься из кресла. Договорить он не успел. Вдруг пошатнувшись, Гусааб схватился за край стеклянного столика, чтобы удержаться. Извиняясь за проявление такой слабости, он выпрямился и отчего-то встревоженно пошел прочь из сада, но снова покачнулся. На полпути его ноги подкосились. Будто вновь прося прощения, он очень мягко завалился на дорожку – и замер. К нему сразу кинулись все вокруг: стража, Юлиан и закричавший в испуге Элгориан.

Позже мудрец лежал на белых простынях: бледный, с тянущими болями в сердце. Вокруг него собрались мастрийские лекари, пришел и архимаг Амай Ясноокий, но все они знали, что старик строго запретил касаться его целительской магией.

Гусааб Мудрый завершил свой путь тогда, когда ему было положено: он закончил пестование принца, передав его другим учителям. Чувствуя, что срок пришел, он тихо и спокойно умер после заката, в своих высоких покоях. Все вокруг восприняли это с прискорбием. Больше всех рыдал юный принц, который любил старика как отца, деда и учителя. Сидя на ступеньке у двери в Ученом приюте, он узнал о смерти первым и попытался с воплями попасть в покои, но ему не позволили. Тогда у него вдруг случилась сильнейшая истерика, какой никогда не было.

– Пустите!!! – вопил он, бросаясь с кулаками на стражников.

Понимая, что нужно уйти, Юлиан сделал то, чего страшились остальные. Он подхватил беснующегося ребенка на руки, прижал и быстрым шагом направился прочь. Он двигался по коридорам Ученого приюта, пока Элгориан отчаянно бился и вопил, как дикий звереныш. Чуть погодя принц присмирел и обвил шею веномансера ручонками. Всю дорогу он тихо плакал, лишившись самого дорогого.