Часть их боли

Но ему не подчинились. С горестным видом Юлиан продолжал грести и глядел то на холмистые берега, то на лодочника, то на тихую воду, лишь бы не встречаться глазами с юношей, красивым, ловким, уже имевшим собственных детей. Однако перед его мысленным взором до сих пор стоял образ того потерянного ребенка, который боялся, что его снова предадут. И от этого Юлиан греб и греб дальше, не в силах противиться самому себе… Ну а Элгориан продолжал настаивать, что нужно вернуться. В нем сейчас отчаянно боролись правитель и мальчик, который все еще целиком зависел от своего воспитателя. Дядька был для него единственным во дворце, кого он любил и безотказно слушался. Поэтому на лице юноши отражались и детское смятение, и взрослый затаенный гнев, и растерянность, – и он тщетно пытался совладать с ними. Наученный Гусаабом многим премудростям, он понимал, что о нем пекутся, но все равно пытался вызнать детали… Ему казалось, что ему не раскрывают всей сути происходящего, что он не знает чего-то важного. Однако Юлиан Ралмантон отнекивался, ссылаясь исключительно на заговор, и, надо заметить, у него это получалось.

Наконец они пристали к шуршащим камышам.

Король вылез на берег, и Юлиан, выбросив из лодки весла и оставив в ней связанного старика, оттолкнул ее так, чтобы ту медленно развернуло и понесло дальше. Затем он повел своего подопечного, надежно укрытого дорожным плащом, к свету далеких зданий.

На постоялом дворе они взяли заранее подготовленные для них вещи, еду и отправились в примыкающие светлые конюшни. Оттуда они уже верхом доберутся до одного из маленьких поселений недалеко от Элегиара. Там им предстоит выждать. Рычаги, использованные веномансером, должны прийти в движение и заново устранить древнего демона, которому все равно придется занять трон, чтобы унять волнения, и придется защитить Каргону с ее детьми, чтобы не оборвать их священный род. Юлиан не был уверен в том, что у него все получится, но он рассчитывал, что Элгориана не найдут так скоро.

Однако порой случается в жизни череда событий, когда злосчастья следуют друг за другом…

Спустя полчаса старый перевозчик очнулся, попытался подняться в качающейся на воде безвесельной лодке. У него это не вышло. Оглядевшись мутным взором, чувствуя на руках тугие путы, он кое-как перевернулся на живот. С губ его потянулась нитью слюна, и сморщенное лицо исказилось от удушливой боли. А вот его глаза… Глаза у него загорелись многовековым огнем. В конце концов, тяжело изогнувшись, лодочник перевалился всем телом через борт накренившейся лодки. Темные воды сомкнулись над его головой.

* * *

Юлиан готовил лошадь к ближайшей дороге. Поправляя подпругу, он вдыхал запахи сена, кожи и прислушивался, изредка кидая взгляды на юного короля. Тот продолжал хмуриться, и веномансер чувствовал, что сомнения в Элгориане растут тем сильнее, чем дальше они отъезжают от города.

Стояла глубокая ночь. Лунный свет лился между деревянными опорами. Качались фонари от едва уловимого ветерка.

Когда лошади все как один вдруг встрепенулись от необъяснимого ужаса, который влетел вместе с новым порывом, Юлиан почуял неладное. Он выглянул из окна конюшни. Перед ним расстилались зеленые, идеально круглые холмы, куда еще не добралась рука пахаря. По холмам бежала тропка, вдалеке разделявшаяся надвое: первая вела на общий тракт, где сейчас беглецам нельзя показываться, а вторая – в пущу Праотцов. Впоследствии и вторая примкнет к большому тракту, но это случится нескоро, и преследователи туда уже не доберутся.

– Поедем, Элгориан… – сказал веномансер, закидывая седельные сумы через заднюю луку.

Облако закрыло луну, и она перестала ронять свой свет на землю. Беглецы отворили дверь конюшни, вывели на свежий летний воздух двух фыркающих лошадей. Взобравшись на одну из них, Элгориан откинул со своего лба каштановую прядь, что вилась у подбородка колечком. Юлиан же, усевшись в седло, постоянно оглядывался, а его рука лежала на рукояти сабли. Так они и отъехали от постоялого двора, никем не замеченные, кроме заранее подкупленного хозяина.

Издали веномансер обернулся – и вдруг заметил, как у здания показался некий всадник. Но незнакомец не стал подъезжать к конюшням, откуда доносилось обеспокоенное ржание, а вдруг замер. Лошадь под ним нервно махала хвостом, а сам он обратил свое лицо к уже отдалившимся путникам.

– Что такое, дядька?

– Ничего… Поторопимся!

Они устремились к вырастающей на их пути пуще Праотцов, высящейся к небу черной стеной, пока Юлиан продолжал наблюдать за застывшим всадником. Тот тоже вглядывался во тьму и, вероятно, пока не видел силуэты двух путников. А потом, стоило луне показаться из-за облака и высветить их, как всадник вдруг жестко подстегнул свою лошадь и от постоялого двора бросился к ним быстрым галопом.

В Юлиане все разом упало. Значит, все-таки не успели!

– Поехали, Элго! – сказал он севшим голосом, схватившись за поводья.

– Что там? – король обернулся.

– Враг… это наш враг… Поехали прочь!

– О чем ты говоришь? – юноша всмотрелся в ночь, щурясь. – Нам ли бояться какого-то одного всадника?