Части целого

Но что меня больше всего привлекало в родственнике, так это то, что он говорил о реальном мире: о тюрьмах, массовых убийствах, потогонной системе и голоде, бойнях, гражданских войнах, королях и современных пиратах. Я с удовольствием отдыхал, покинув на время навязчивый, удушающий философский мир загнанной в тупик и заключенной в отхожее место отцовской мысли. Терри рассказывал о своей жизни в Китае, Монголии, Восточной Европе и Индии, о набегах в отдаленные опасные области, встречах с убийцами в грязных игорных притонах и о том, как он убеждал их присоединяться к демократическому кооперативу преступления. Говорил о своем чтении — что начал с любимых книг брата. Как сперва продирался сквозь них, влюбившись затем в печатное слово, и жадно глотал тома в пустынях и джунглях, в поездах и на спинах верблюдов. Я узнал про тот миг, когда он решил дать себе волю в еде (это случилось в Чехии — подавали холодный картофельный суп с клецками). В еде Терри видел связь с человечеством: куда бы он ни приезжал, его везде приглашали к семейной трапезе. Он угощался по законам народа, пробуя по всему миру на вкус культуру страны и обычаи. «Быть толстым — значит любить жизнь», — заявил он, и я понял: его огромный живот — отнюдь не неприступная крепость на пути к миру, а попытка его объять.

Почти каждую ночь в дом приходили проститутки, иногда по две или три вместе. При виде огромного тела Терри их профессионализм моментально улетучивался, а тайские улыбки на молодых, свежих личиках превращались в гримасу. Мы невольно сочувствовали девушкам, когда они вели Терри в спальню, словно работницы зоосада пришедшую в возбуждение гориллу. Но когда они появлялись снова, он был реабилитирован, проститутки удалялись радостные и осчастливленные. Опыт укреплял их, даже омолаживал. Были у Терри и любимые шлюхи, навещавшие ночь за ночью. Они часто ужинали с нами и не переставали улыбаться и смеяться. Он их страстно любил, относился к ним с нежностью и вниманием и, мне казалось, ничуть не расстраивался, что они уходили отдаваться еще кому-то и отсасывать у других мужчин. Его любовь ничем не отягощалась — ей не мешало чувство собственника. Это была подлинная любовь. И я сравнивал ее с тем, как сам любил Адскую Каланчу. Моя любовь к ней настолько погрязла в желании беспредельно владеть, что, если вдуматься, мое чувство вообще не напоминало любовь.

Первые месяцы в Таиланде отец оставался угрюм и нелюдим. Очень редко мы отваживались выбираться в посещаемые австралийскими туристами рестораны. Его имя непременно возникало в разговорах, и отца воротило с души, когда он слышал, как о нем говорили в третьем лице. Он часто покупал австралийские газеты, читая, скрежетал зубами, потом писал длинные письма редакторам, а я умолял его не отсылать их. Что касается меня, я на милю не подходил к газетам и поклялся себе поступать так и впредь, придя к выводу, что читать газеты — это все равно что пить собственную мочу. Некоторые утверждают, что это полезно, но я не верю.

Может быть, именно накатывающие из Австралии волны ненависти сделали свое дело — отец снова принялся умирать. Стало очевидно, что рак возродился в его легких и продолжает распространяться. За несколько месяцев его тело сделалось средоточием всех болячек. Его словно кто-то поедал изнутри. И он, отвратительно усыхая, лишался плоти и превращался в костяк. Кожа его поблекла, будто его накачали метаном. Он избегал зеркал, перестал бриться и изгоем бродил вокруг дома Терри, столь исхудавший, что в одежде своей мог бы плавать. Но внезапно его траектория к смерти совершила вираж. Отцу не легчало, но и не становилось хуже. Я понял: он чего-то ждал, что-то затеял и не собирается умирать, пока не выполнит задуманного. Очень много сказано о том, какой силой обладает упорство. Воля поддерживает в людях жизнь, калеки встают, у мертвых отмечается эрекция. Оглянитесь вокруг — все обстоит именно так.

Поначалу Терри и Кэролайн ничего не предпринимали, только умоляли отца сходить к врачу и возобновить курс химиотерапии, но он отказывался. Я понимал, что вряд ли сумею его в чем-либо убедить, однако напомнил ему про Анук и про веру ее в медитацию. Постарался склонить отца к мысли, что у него остается возможность предельной концентрацией воли самому победить рак. Чтобы доставить мне удовольствие, он совершил такую попытку. Мы сидели у подножия Будды. Я предупредил его, что для опыта требуются сверхчеловеческие усилия: надо установить контроль над собственным разумом, но отцу никогда не удавалось очистить ум от скептических мыслей. В процессе медитации он открыл один глаз и произнес: