Части целого

Через несколько месяцев после нашего прибытия в Таиланд Терри вбил себе в голову, что в его силах превратить последние дни умирающего в непрекращающееся радостное чудо, и призвал на помощь меня. Он потащил нас с собой искупаться в реке голыми, дальше мы любовались формой облаков, потом делали ставки на собачьих боях, затем нас развлекали плотью и выпивкой во время пьяной оргии. Отец негодовал по поводу вмешательств в тихий процесс своего умирания и бросал на Терри злобные, полные ненависти взгляды. Что до меня, я испытал облегчение, что можно было хоть чем-то заняться. С самого приезда в Таиланд я чувствовал подъем сил — возможно, это объяснялось той новой свободой, которую я обрел, ибо появился другой человек, готовый тревожиться об отце. Мне казалось, я стал настолько могуч, что мог повалить на землю зверя. Просыпаясь по утрам, исхаживал Бангкок из конца в конец и очень поздно ложился. Много сна мне не требовалось. Меня поддерживала бурная деятельность, хотя Терри надеялся — она поддержит отца.

Однажды неприлично жарким утром, проведя на ногах несколько часов, я устроился в гамаке. Разглядывая гороподобного Будду, я оценивал свой жизненный опыт — насколько все, что со мной случилось, логично переплеталось. Впрочем, в то время я об этом еще не догадывался. Мне казалось, если я расшифрую последовательность прошлого, то смогу предсказать будущее.

Но не получилось. На меня упала тень. Я поднял глаза. Мой взгляд уперся в обнаженный торс Терри. Его вид без рубашки всегда впечатлял. Это наводило на мысль, что Терри переиначил традиционный порядок прозрения и достиг буддийского просветления способом извне внутрь.

— Ты готов? — спросил он.

— К чему?

— Попытаемся снова завести мотор твоего отца.

Я спустил ноги с гамака и последовал за Терри в отцовскую комнату. Тот лежал ничком на кровати и никак не среагировал на наше присутствие.

— Послушай, Марти, ты не находишь, что отяжелел и тем самым пригвоздил себя к одному месту?

— Кто бы говорил.

— Неужели не хочешь стать подхваченным ветром листом, каплей дождя или клочком облака?

— Может быть, да. А может быть, нет.

— Тебе надо возродиться. Умереть и родиться заново.

— Я слишком стар для возрождения. А ты за кого себя выдаешь? Ты не раз убивал, распространяешь наркотики, занимаешься контрабандой оружия, сводничаешь и вместе с тем строишь из себя прорицателя и мудреца. Не тошно тебе от своего лицемерия?

— Прекрасный вопрос. Но одно не противоречит другому.

Подобные безрезультатные споры продолжались до бесконечности.

Терри вытащил отца из кровати и поволок на полигон, где стреляли по целям из помповых ружей. Но ни отец, ни я не любили оружия. Отец выстрелил, однако отдача оказалась настолько сильной, что он опрокинулся навзничь. Брат склонился над ним. Отец поднял на него глаза, его губы дрожали.

— Марти, ответь, куда тебя привели все твои размышления о смерти? — спросил Терри.

— Чтоб я знал.

— Джаспер считает тебя философом, который загнал себя в угол.

— Вот как?

— Скажи, что это за угол? На что он похож? Как ты в нем оказался? И как, по-твоему, можно из него выбраться?

— Помоги подняться, — попросил отец и, оказавшись на ногах, продолжал: — Вкратце все выглядит следующим образом. Поскольку люди до такой степени не хотят признать свою конечность, что превратились в порождающие смыслы машины, я никогда не мог быть уверенным, не является ли сверхъестественное или религиозное по своей природе порождением моего отчаянного желания поверить в собственную особенность и стремления к бессмертию.

— Может быть, это от того, что у тебя не было мистического опыта?

— У него был, — вступил я в разговор. — Однажды он увидел все сразу во Вселенной. Но не разобрался в увиденном.

— Теперь тебе понятна природа угла? Если люди генерируют смыслы, чтобы таким образом отрицать смерть, как я могу утверждать, что мой опыт — не мое порождение? И поскольку уверенности нет, приходится признать, что мое.

— Следовательно, всю жизнь ты даже не относился с серьезностью к своей душе?

— Прекрати разговоры о душе. Я не верю в нее, и Джаспер тоже не верит.

Терри повернулся ко мне. Я пожал плечами. Если честно, я не мог составить на сей счет мнения. Отец был прав: бессмертная душа не мылась со мной в одной бадье. Ее срок годности я считал сильно преувеличенным. Сам я верил в смертную душу, которая после рождения постоянно изнашивается и умирает вместе с человеком. Каковы бы ни были недостатки смертной души, мне она казалась вполне совершенной.

— Вот и прикинь, Марти. И пошли подальше свой разум, который стремится познать загадки мироздания. Ты проиграл.

— Нет, это ты прикинь, Терри, — устало отмахнулся отец. — Если я жил неправильно, совершал просчеты и еще буду их совершать, то сохранять статус-кво своей убогой личности намного менее трагично, чем взять и измениться в одиннадцатом часу. Я не хочу быть тем смертным, который за пять минут до кончины понимает, как следовало жить. И рад, что смешон, но не хочу, чтобы мою жизнь назвали трагической, покорнейше благодарю.