Частичка тебя. Мое счастье

Нет, ну как так?

Как можно так детально продумать план кражи ампулы, запастись оружием для уничтожения свидетельств своего присутствия – и не подумать, что если ты останешься в медпункте на всю ночь – к этому будут вопросы.

Могла и не жечь камеру.

Просто поспать на койке, тайком набить ампулами рюкзак, дождаться конца рабочего дня и унестись в страну пьяных единорогов так, чтоб никто не помешал. Ну не было же у неё планах передоза. Такое не запланируешь!

В кармане звонит телефон.

– Выходи встречать следаков, – тяжело и очень коротко роняет Артем.

Что ж, время вышло. Пора вести тяжелые разговоры.

Следователь нам достался… Вполне терпимый. Ну, то есть – мне он таким кажется. Суховатый, деловитый, без лишних намеков или ехидных ухмылочек проясняет ситуацию. Его оперативники в это время ставят на уши медпункт. Кто-то в стороне – уже допрашивает вернувшуюся с обеда Юлу. Хоть бы они там не перегнули с натиском – она уже бледная, как смерть.

Артем смотрит на следака со стороны и хмурится. Его мысли я почти что читаю. Клубу не выгодна шумиха. Клубу выгодно побыстрее закрыть дело, доказать, что произошедшее – досадная оплошность в выборе персонала. Устраненная! И вообще мы не собираемся чинить препоны следствию.

Оперативники убираются аж через три часа.

Удается обойтись без опечатывания медпункта – все что нужно, полицейские увозят с собой – кислотный Шурин рюкзак со всем его содержимым, оплавленную камеру демонтированную с потолка, пресловутый стул, стоящий у двери. А еще и целый альбом отпечатков пальцев и даже следов обуви. Причем снятых с абсолютно всех, кто сознался, что заходил в медпункт. В том числе с меня.

– Это еще зачем? – нервно спрашивает Юля.

– Необходимость таких мер определяет наш штатный эксперт, – сухо откликается следователь, не отрывая взгляда от планшетки, – надо – значит надо. Вы можете отказаться. Но это автоматически вызывает к вам вопросы.

– Мы не будем отказываться, – бросаю прямой взгляд на Юлу, – мы заинтересованы в том, чтобы расследование проходило как можно скорей.

– Ну, у нас тоже, знаете ли, конец квартала, – следователь криво ухмыляется, – задерживать не будем. Тем более, что все как будто ясно. Только допроса нашей подозреваемой и не хватает. Но вряд ли она будет готова к разговору раньше чем через неделю. Откачали бы еще.

После всех следовательских процедур Юла подходит ко мне. Требовательно впивается объятиями, так крепко, что очевидно становится – если не ответишь– снова нарвешься на истерику.

– Я плохо себя чувствую, – тихо шепчет невеста, – можно я не буду сегодня день дорабатывать?

– Да, конечно, – от беспокойства обнимаю её крепче. Она не злоупотребляла раньше своим положением, так что причин не верить ей как будто нет, – езжай. Может быть, заедешь к своему врачу? Уж тебя-то она примет?

– Лучше домой, – Юла морщит нос, будто вот-вот расплачется, – ужасно устала, а мне еще как-то сестре звонить

– Она еще не в курсе?

Юля качает подбородком.

– Хочешь, я с этим разберусь? Можешь оставить её номер, я её наберу, все объясню, сухо и по фактам.

– Нет, – неожиданно категорично вскидывается Юля, – я сама позвоню. Сама все скажу. А ты… Ты уже достаточно навмешивался сегодня!

И снова она об этом.

Снова внутри меня скручивается пружина сосредоточенной злости.

Это и мой ребенок. Я имею право знать о том, как проходит его жизнь.

– Езжай отдохни, – на едином выдохе произношу, – сама такси вызовешь?

***

– Я уже почти слышу, как ползу на брюхе к папаше, молить о милосердии, – тихо шепчет Артем, провожая взглядом полицейский Фольц. Наконец-то уехали.

– Чистяков не согласился ускорить ход дела? – переспрашиваю.

Артем отрицательно качает головой.

– Есть сомнения в однозначности произошедшего, – передразнивает он следователя, – у него сомнения, а мне каждый день без четкого ответа – день без дотаций. Ты сам знаешь, что на кон поставлено. Я все вложил в этот чертов кредит на восстановление сожженного фонда. И если Вяземский не передумает – мне даже зарплаты будет нечем платить.

– Что-нибудь придумаем, – тихо откликаюсь.

– Да что ты… – язвительно огрызается Артем, – полгода искали инвестора, никого не нашли, а сейчас вдруг быстренько найдем такого идиота, который согласится в нас вложиться?

– Сейчас рейтинг у клуба выше, – замечаю, – и у нас есть контракт с “Аргамаком” на три года. Можно сказать, что мы… Подаем надежды.

– Интересно знать, кому мы их подаем.

– Дай мне пару дней, – прошу мирно, – я свяжусь с некоторыми своими знакомыми.

– Есть те, с кем мы еще не связались? – Артем приподнимает бровь. – Неужто ты зажал возможных инвесторов для своих целей, Николай Андреевич?

– Есть крайние варианты, – сознаюсь неохотно, – почти как у тебя и твоего отца. Ясно?

Артем молчит.

Думает.

Кивает.

– Если так – спасибо, – неожиданно спокойно произносит он, – в моем случае дело принципов, я лучше менеджером устроюсь, чем обращусь к папаше за помощью. Даже если у тебя частично так – все равно спасибо.

Это, конечно, не мир между нами, но и воевать нам сейчас особо не с руки.