Почему-то я и «шуры-муры» не сочетались в его голове в удобоваримое сочетание. Он был уверен, что Тимирязев мешает мне работать.
Хотя, скажем честно, он был более чем тих. Цветы и стейки громкими ухаживаниями не назовешь.
У меня и этого-то в жизни очень давно не было. Мне все это было ужасно странно. Ну, Артем же не всерьез, да?
Ну, я-то себя знаю. Мне просто нечем соблазнять обаятельного и состоятельного мужчину.
Я слышу глубокий вздох Ника с той стороны трубки, и понимаю, что была права — ему это по-прежнему не нравится.
— Он не слишком тебя утомил, Энджи? — я слышу в голосе своего собеседника искреннее беспокойство. — Может быть, мне стоит еще раз с ним поговорить? Тебе сейчас не нужны стрессы.
— Нет, все было вполне мило, — я почти не вру. Увы мне, Тимирязев очень рассчитывал на вложения от Вяземского и именно об это проговорил большую часть поездки. Но все-таки, говорить тут было не о чем. Между прочим, за офигенное достижение можно считать уже то, что у меня хотя бы не было ощущения, что меня расчленяют на части излишними откровениями. Тему Вяземского я пережила. А когда Артем съехал с рабочих тем на темы конные — стало даже интересно. На эти темы я и сама поболтать очень любила.
— Так что вы хотели, Николай Андреевич? — напоминаю я, ощущая какую-то странную паузу в нашем разговоре. — Что-то важное?
— Да, — Ник рвано вздыхает, словно сам себя не одобряет, — только моя просьба может показаться тебе некорректной, Энджи.
Нужно запретить ему называть меня этим уменьшительно-ласкательным. Это слишком больно, слышать его из раза в раз. При том, что мы уже давно не проводим время вместе — то, что он по-прежнему пользуется этим сокращением моего имени, ужасно странно. И бередит мне раны, которые и так едва успевают зарастать.
— Давай уже, — нехорошее предчувствие начинает посасывать у меня под ложечкой. И оно меня не обманывает, на самом деле.
— Я хочу увидеть твои документы из клиники, — твердо и категорично произносит Ник, — контракт, заключение о беременности, все что у тебя есть.
Да твою ж мать!
24. Ник
Я не тороплю, потому что во многом — догадываюсь, что именно я услышу. И…
— А с какого это, собственно говоря, лешего? — звучит резкий и вполне ожидаемый ответ.
— Энджи…
— Вы мне кто, Николай Андреевич? — она перебивает меня, позволяя себе откровенное раздражение в голосе. — Может быть, вы мне муж? Жених? Любовник? Нет. Вы — мой начальник. Отношения у нас сугубо деловые. С чего бы это мне настолько пускать вас в свою личную жизнь?
Строго говоря — она права. Оговоренные условия нашей совместной работы не предполагают подобного сближения.
Господи, как же бесит этот разговор. Бесит требуемой для него прямотой, которую просто невозможно ничем смягчить. Вот только если я хочу получить свои ответы — нужно стоять на своем до конца.
— У меня есть некие сомнения, Энджи, — медленно проговариваю, — я хочу разрешить их максимально быстрым и доступным методом.
— В чем у вас вдруг возникли сомнения? — кислотный тон Эндж может растворять серебряные ложки, — и на каком, собственно, основании?
— Ты можешь просто показать мне документы, без объяснений. Я думаю, в противном случае, этот разговор примет неприятный оборот, а допускать его мне бы не хотелось.
В первую очередь и потому, что настроение Анжелы сейчас меня очень заботит. А я и так его сегодня подпортил. Потом еще и её потеря…
Откровенность сейчас все точно испортит, хотя казалось бы, куда уж хуже.
Снова молчаливая пауза. Ох, какие длинные посылы Эндж сейчас заворачивает мысленно…
— Иными словами, вы сомневаетесь во мне, Николай Андреевич, — тон моей собеседницы становится холоднее, — уточните же, в чем именно, а то я что-то не догоняю!
Моя паранойя нашептывает мне, что куда вероятнее второй вариант, что-то ей подозрительно, но… На то она и паранойя, чтобы подозревать все и вся.
Что ж, ладно. Хуже уже не будет.
— Меня просто тревожит один вопрос, Энджи, — я проговариваю медленно, тщательно подбирая каждое слово для этого предложения, — если бы твой ребенок был… Нашим с тобой. Сказала бы ты об этом мне? После всего произошедшего за эти недели?
Я слышу глубокий выдох с той стороны трубки. Либо я довел Энджи до бешенства, либо…