Частная кара

3. — Гражданин следователь, я вот вам что скажу. Нас, дворников, конечно, поувольняли, конечно, правильно. Виданное ли дело, чтобы при техническом прогрессе при каждом жилом доме был человек с метлой, с лопатой! Смех, конечно! Но разе я могу за всем углядеть, ежели я, как видите, на цельный квартал одна. Люди падают, ноги ломают, одежу портят, и все с претензием: «Дворники не убирают». А разе я могу все это убрать? У нас ведь теперь машина должна убирать...

Матрену Андранитовну Кабушкину — дворника по Первомайской улице — еще никто и никогда не сумел остановить в великой ее скороговорке. Не сумел этого сделать и следователь городской прокуратуры Михаил Иванович Князев. Несколько раз он пытался вставить свое в ее рассыпучую речь, задать вопрос, вежливо остановить, не тут-то было. И наконец Матрена Андранитовна сама остановилась.

— Все ли я так сказала? — спросила.

— Все! Все! — поспешил Михаил Иванович. — Все, спасибо большое!

— Пожалуйста, пожалуйста. Но вроде как самого главного-то я и не сказала, — спохватилась вдруг и резанула пулеметной очередью: — Я раненько встаю, раненько, до четырех часов еще. Привычка такая. Мы когда с моим тут вот, считай, шесть домов содержали, пообвыкли рано-то. Встанем и крутимся, крутимся. Зимой снег надо убрать, лед сколоть с тротуаров, мусорные ящики почистить, подъезды прибрать. Летом тоже хлопотно было, то брадзбой, то метла... И теперь вот ни свет ни темь сдеруся и шастаю, шастаю — не знаю, куда себя деть. Таку прорву разе уберешь — на улицу цельную одна я. Да и убирать механизаторы должны — им за это деньги плотют. Шастаю аккурат в то утро, когда робеночка этого обнаружили, гляжу: двое скорехонько по нашей улице бегут. Молоденькие — это я сразу разобрала, а кто из них девка, кто парень — недоглядела. Может, обе девки, а может, парни. Оба в брюках, у обоих кудри. Поди разбери.

— Значит, в то утро вы видели на улице двух молодых людей? — успел спросить Князев.

— Ну да, ну да, — подхватила Матрена Андранитовна. — Этак быстренько бегут и с робеночком. С тем самым, которого нашла Аделия Львовна.

— Гусейкин, — устало уточнил Князев.

— Нет-нет, — замахала дворничиха руками. — Гусейкиным она нарочно позвонила, чтобы те вышли. А его — робеночка — она первая нашла. Еще мне сказала: «Добегался кот-то — Гусейкин». Принесли, дескать, ему робеночка. А какой он, Виктор-то, кот? Он девок за три квартала обходит. А робеночка первая Аделия нашла. Постой! Постой! Так ведь его должны были Маня с Проней видеть, а потом Лешка Пигунов, — соображала Матрена Андранитовна.

Князев снова воспользовался паузой:

— Так почему же вы считаете, что у тех молодых людей был этот ребенок?

— Да как же! Хоть и темно, а я и одеялку отличила, и ленту. А потом они же и мимо меня обратно пробежали. Бегут, как в догонялках, не оглядываются. Я еще подумала: «Ишь нонче живет молодежь, подкинули дитя бабке, и сами на первый поезд спешат». Первый поезд аккурат в четыре сорок пять уходит — первая электричка. А было это навряд ли больше полпятого. Как раз тут и добежать чего осталось? За пятнадцать минут и будут...

— Какие либо особые приметы запомнили? — спросил Князев, уже изрядо устав от Матрены Андранитовны.

— Каво? — спросила она, растерявшись.

— Ну ребят этих, с ребеночком. Как-либо запомнили?

— Ага! Ага! Оба длинные, востроносенькие, этак вот в кожушках, в джинсах, конечно, потому и не разобрать, кто он есть: девка ли, парень ли. Кудри вот так и сюда, — Матрена Андранитовна помотала ладонями за своими ушами и опустила их к плечам. Сказала с сомнением: — Навроде обе девки. — И вдруг замолчала, как замкнуло ее.

Молчал и Князев, писал протокол. Было тихо. Окно кабинета выходило во внутренний двор, где совсем по-деревенски горбилась тесовая крыша старого сарая, стояла корявая ветла, и только по-городскому тускло серел громадный сугроб снега, сдвинутого сюда машиной.

Шариковая ручка Князева бежала по синему листу протокола, совсем не издавая какого-либо, даже малого звука. И Матрена Андранитовна, следя за рукой следователя, выпростав из-под платка ухо, удивленно и как бы растерянно слушала эту неожиданно наступившую тишину.

— А кто это такие — Маня и Проня? — спросил Князев.

— Да Прошкины. Они проводниками на дальних следованиях работают — муж да жена. Они, когда в поездку едут, на электричку-то идут, та, что в пять семнадцать отправляется. Нынче их не достанешь. Они сейчас на Владивосток жарят в поезде, значит, «Россия». Из Москвы в Владивосток ходит, — пояснила Матрена Андранитовна.

— А Алеха Пигунов?

— Тот тоже по железнодорожному. ПТУ кончил, в Москве. В Москве и работает...

4. — Профессия моя — лифтерша. Но работаю я бойцом вооруженной охраны на втором кожевенном заводе, — говорила Аделия Львовна, поправляя на плечах выношенный лисий воротничок.

Она специально надела его, пристроив на кремовое летнее пальто — единственную, как она считала, модную вещь в этой дыре — Ланске.