Частная коллекция

Есть определенный дискомфорт, когда воочию знакомишься с дамой, с которой ты провел почти наедине два месяца и мог резать и кроить ее, как твоей душе угодно. Она-то этого не ощущала, ни знать, ни помнить этого не может, а у тебя вдруг – непонятно откуда – возникает чувство вины. Это чувство возникло у меня несколько дней спустя, когда начальство представило фильм и меня Г. С. Улановой и ее сценаристке, другу и литературному секретарю.

К тому же в эту, по сути, первую встречу я испытал очень сильное ощущение, которое потом много раз повторялось, когда в процессе общения с Г. С. решались какие-то важные вопросы, касающиеся судьбы (в моем случае – судьбы фильма, во встречах с ее учениками – их судьбы, во время интервью с ее бывшими партнерами – судьбы их ролей или их отношений с Г. С.). Я долго и мучительно пытался сформулировать суть его, и, пожалуй, осмысленнее всего это выглядит через вот какую метафору в жанре «занимательная пунктуация», помните? – «казнить нельзя помиловать» – чья-то судьба зависит от того, куда поставить запятую. Так вот представьте себе: ходит женщина, носит эту запятую в своем ридикюле, и как она ею распорядится, не угадать… «казнить нельзя помиловать…» Не размахивает ею, упаси боже, не грозит – не вспоминает о ней даже, а вы эту запятую постоянно ощущаете, и присутствие этого человека или даже отсутствие его вырастает в значении неизмеримо, даже если человек не предпринимает для этого никаких видимых усилий.

Не знаю, сумел ли я толком это объяснить, тем более что и сам сподобился это сформулировать только сейчас, много лет спустя после описываемой истории.

Итак, итог:

– Вы сделали о Галине Сергеевне фильм как о покойнице. Мы задумывали совершенно другую картину.

– Вы даже не сочли нужным познакомиться с Г. С., да что с Г. С. – вы даже не видели сценария.

Да видел я этот сценарий! Типичный пересказ буквами «Революционного этюда» Шопена или «Героической симфонии» Бетховена! Читать можно – снимать нечего.

Начальство тихо отползло в сторону:

– Не будем вмешиваться в творческий процесс (акта-то подписанного нет!)… Когда творцы договорятся о совместном решении – мы готовы его поддержать.

И Володя с Катей куда-то исчезли.

А экзекуция продолжалась.

– Мы хотели дать зрителю почувствовать время, детали, Питер, детство… А что вы сделали? Опять легенду!

Когда тебя жарят на сковородке, поздно вспоминать, на ка кую наживку ты клюнул. Но для меня важно, что я клюнул именно на эту. И в конечном итоге смыслом моей сдачи в плен, смыслом целого года полудобровольного рабства было: разрушить легенду.

Согласился я далеко не сразу. Я не капризничал, я приходил в себя после провала. Г. С. звонила мне дважды, причем первый раз что-то очень поздно, около полуночи, чем несказанно удивила мою маму (в мамин вариант легенды о Г. С. ночные звонки не вписывались). И в этом разговоре обнаружилось еще одно улановское качество, которое я впоследствии сносил так же безропотно, как в первый раз спросонья: избирательность слуха. Галина Сергеевна слышала не все, что вы ей говорили, а только то, на что считала возможным или нужным ответить, или отреагировать. В тот пер вый раз она просто не слышала моих возражений. Она со мной говорила о будущем фильме.

И здесь, как мне показалось, возникла необходимость объяснить читателю ситуацию, которую мы и сами начинаем потихоньку забывать, – что, где, как и когда. Я не буду про весь застой, я только про свое маленькое отхожее застойное место, именуемое музыкальной студией творческого объединения «Экран» Центрального телевидения в начале 1981 года.

Студия была похожа на мастерскую придворного портретиста времен абсолютных монархий, а представление о герое фильма-портрета как о сановном заказчике пришло ко мне лично после работы с Г. С.

До того мне везло. Везло в том, что мои первые герои обладали безусловным чувством юмора: Утесов, Соловьев-Седой, Ведерников… Я убежден, что люди с юмором могут быть суетными, но на памятник себе и при жизни у них пафоса не хватает.

Перефразируя известный афоризм Ежи Леца об алкоголе и антисемите, можно сказать, что юмор и пафос – сообщающиеся сосуды: стоит потерять чувство юмора, как пафос занимает его место. Так что от строительства памятников и легенд меня довольно долго оберегало чувство юмора моих героев.

Пробую понять, как обстояло дело с этим самым чувством у Г. С. Самое тщательное исследование не обнаружит даже блестки юмора в двух с лишним часах окончательного варианта фильма. Спросить, есть ли у Г. С. чувство юмора, у ее учеников, а значительная часть фильма состоит из их многоголосья, как-то даже в голову не пришло: каждый из них по-своему пытается то ли осознать, то ли сформулировать ту почти мистическую силу, которую они в Г. С. ощущали, и тот магический страх, который они перед ней испытывали, в том числе и в момент интервью.