Частная коллекция

Его последние, грузинские годы, и усилия, в сущности, при всей экзотичности атмосферы и отношений повторили уже вылепленную жизнью формулу: приходишь к романтическим любителям с огнем знаний, уходишь от прожженных этим огнем профессионалов. Интересно бы узнать: это всеобщее проклятие телевидения или только наше российское?

Так что продавать свои мозги на интеллектуальном рынке Сева научился, причем чем дальше, тем дороже они стоили, а душа билась об острые углы обретенной свободы, в железной клетке изречения Черномырдина: «Хотели как лучше, а получилось как всегда».

Я думаю, что жизнь Вильчека – одна из неочевидных трагедий эпохи перемен: и то, как он умер, – частный случай общей драмы времени. Заложенная в нас с юности установка на успех страны разбилась о рифы успехов и неуспехов меньших и больших частных дел, проектов, организаций. Неслучайно главным для Севы делом в последние месяцы его жизни стало массовое издание его философской книги «Алгоритмы истории». Он издал ее за свой счет и хотел, чтобы экземпляр ее лежал бы в библиотеке каждого университета России. Вполне допускаю, что Вильчек был прав, но правоту эту оценить не в силах – у меня так и не хватило интеллекта дочитать эту книгу до конца.

2008

Соловьев-Седой

Ехал товарищ Буденный
Стороной родной.
Встретил в долине зеленой
Конный полк донской.
– Эй, здорово, казаки,
Молодые рубаки!
– Здрасьте, товарищ Буденный,
Наш отец родной!

Вы этой песни не помните. Она уже вышла из употребления. А я ее не просто помню. Я снимал фильм про человека, эту песню написавшего. И это была первая его песня, ставшая популярной. Другие вы наверняка знаете. Фамилия его Соловьев-Седой. «На солнечной поляночке…», «Первым делом, первым делом самолеты…», «На рейде большом легла тишина…», «Речка движется и не движется».

Василий Павлович Соловьев-Седой был человек забавный. Он был большой, крупный, человек, устроенный, как лилипут. У него было лицо большое, а не маленькое, и тело большое, а не маленькое. Он был крупный лилипут. И при этом совершенно замечательный человек.

Когда я снимал фильм про Соловьева-Седого, у меня было совершенно чудовищное ощущение, что все на свете песни, кроме тех, что написал Дунаевский, все остальное написал Соловьев-Седой, потому что за что бы ты ни брался, эти все песни принадлежали Соловьеву-Седому.

Ну, естественно, коль скоро я снимал этот фильм, то пришлось знакомиться и с его биографией. Как и во всякой биографии простого советского человека, в любой биографии большое количество лукавства. Потому что, когда я, скажем, интересовался социальным составом первого выпуска, открывшегося в 1934 году Литературного института, выяснилось, что все пришли туда, что называется, с производства. А пришли сыновья адвокатов, врачей, архитекторов, сыновья военных и так далее и тому подобное, т. е. чтобы поступить в институт, они все должны были приобщиться к пролетарской биографии. Но Василию Павловичу не было нужды идти через пролетариат, потому что он был сыном дворника, но, лукавство его биографии в том, что на самом деле он был сыном не просто дворника, а старшего дворника. А старший дворник – это была высокая честь! Он жил не в подвале, а в бельэтаже и отвечал за свой двор перед представителями охранного отделения, но с другой стороны Василий Павлович – официально – имел абсолютно пролетарское происхождение. Старший дворник – это производит впечатление, чистый пролетариат!

Когда мы в первый раз приехали на квартиру к Василию Павловичу, нас ввели в его кабинет. Мы чего-то обсуждали. А потом раскрылись двери кабинета – и на велосипеде въехал внук. И дальше за открытой дверью шел коридор. И внук развернулся в этом кабинете и поехал по коридору. У меня было ощущение, что он едет метров пятьдесят… Видимо, это отразилось у меня на физиономии. И Василий Павлович пояснил: «Это полквартиры. Тут купцы раньше жили. Мне полквартиры досталось».

Василий Павлович был величествен и демократичен. Это было какое-то такое совершенно неземное сочетание. Он был секретарем Союза композиторов Ленинграда. Он был секретарем Союза композиторов России, он был лауреат Государственной премии Чечено-Ингушетии, он был народный артист Кабардино-Балкарии. Он был напичкан всевозможными званиями до потери сознания. И при этом он был автором самых знаменитых советских песен…

И когда мы с ним первый раз познакомились, он спросил:

– Что тебе надо? Если ты хочешь, чтобы спели мои песни, то мы можем встречаться с тобой с любой аудиторией от пэтэушников до генералов. Ради бога! Они все знают мои две песни.

Это были «Вечер на рейде» и «Подмосковные вечера». Мы сняли восемь разных концертов Василия Павловича, которые сложились в общесоветский хор, который спел эти две песни. Выяснилось экспериментальным путем, что все они знают их от и до, и никаких сомнений не возникло ни разу… Он был король в этом смысле. Он выходил. Поднимал ручки…