Частная коллекция

Мы ничего не боялись, но понимали, что, если это заранее где-то выскочит, могут быть неожиданности: человек умер, человек официальный. Мы же пытались сделать нечто, что совершенно эту официальность перечеркивало. Оставалось узнать, где находится Буйническое поле, и не проболтаться. В Москве единственным человеком, который знал, был Евгений Захарович Воробьев, ездивший с отцом по Белоруссии, воевавший в Белоруссии, но человек, к которому не было стопроцентного доверия. Не могу объяснить, почему. Ничего дурного про него сказать не могу и не хочу. Но он в нашей афере участия не принимал. Поэтому было решено по дороге заехать в Кричев, к директору тамошнего музея, с которым отец был знаком.

Мы приняли официальную версию, что семья хочет поехать по местам отцовской молодости, по местам отцовской войны, доехать от Москвы до Могилева, заказав в Могилеве гостиницу.

Поехали мы на двух машинах 3 сентября. Положили урну в какую-то коробку, поставили в багажник и поехали. Но даже фронтовой водитель отца Ларисы, генерала армии Жадова, не знал, что у него в багажнике лежит.

Никто не отдавал себе отчета, что потом еще много лет кто-то будет звонить и говорить: «Скажите, пожалуйста, мы так и не смогли отыскать на Новодевичьем могилу Симонова, хотя было сообщение о похоронах на Новодевичьем». «Нет», – говорим, – сообщения о похоронах на Новодевичьем не было, было сообщение о том, что похороны состоятся.

А вот о том, что они состоялись на Новодевичьем, сообщения нигде не было.

Мы позвонили в Могилев, в горком партии и попросили заказать нам гостиницу, несколько номеров, потому что семья хочет …ну, вы уже слышали официальную версию… Кстати, в те времена получить номер в гостинице можно было лучше всего через горком. И попросили найти военкома города Могилева, мы не знали еще его фамилии. Мы могли бы его взять в качестве гида, чтобы проехать по местам отцовской войны.

Ехали только самые близкие: вдова, дети. Кто еще ехал? Был с нами Келлерман. Я проверил: брали ли мы с собой Нину Павловну или нет. Брали. 35 лет она с ним проработала. Нина Павловна Гордон начинала секретарем у Кольцова. Потом Кольцов был арестован, потом был арестован ее муж, который был известным киномонтажером. После этого она думала, что ей придется уйти от отца, а отец ее, наоборот, оставил, приблизил и оберегал. Нина Павловна была человеком чрезвычайно ему преданным и железно исполнительным.

Доехали мы до Кричева. Нас действительно ждал директор тамошнего музея, который был очень рад, что он чем-то может быть полезен. Он не знал, где это поле, но знал, что военкома фамилия Тихонов и как его найти в Могилеве. Когда мы приехали из Кричева в Могилев, было часов семь вечера. Солнце стояло высоко первые дни сентября, еще было не темно. Поехали. Нашли Тихонова. Тихонов сел в свою Волгу, и мы поехали на поле. Он несколько раз, оказывается, был на этом поле с отцом, они вместе ездили по Могилевщине, когда отец готовился к роману, потом еще раз, и он все мечтал найти хоть одного человека, который там воевал.

И вот только в последние месяцы они нашли пулеметчика, который воевал на этом поле, который был там, когда и отец, в 1941 году. Пулеметчик этот был сельскохозяйственный рабочий, откуда-то из-под Могилева, где-то они его там отыскали и вот – не встретились. Правда, Симонова пулеметчик, как выяснилось, не помнил.

То, что мы затеяли. надо было делать сразу, поэтому мы заторопились. Оказалось, поле совсем недалеко. Сегодня это почти окраина Могилева. Тогда от троллейбусного круга мы ехали километра полтора.

Через поле была проложена дорога к нефтебазе. Поле было этой дорогой разделено примерно по тому месту, где раньше проходила линия обороны кутеповского полка. Вот это все нам объяснил Тихонов. Показал, где стояла будка Хорышева, командира одной из рот кутеповского полка. Показал, где примерно стояли описанные Симоновым 39 подбитых немецких танков и бронемашин, которые снимал Трошкин.

Мы остановились, открыли багажник, достали урну. Урну отдали мне, и все пошли за мной. Я шел по стерне, по дальнюю от Могилева сторону той дороги, которая вела к нефтебазе, горстями вынимал из урны прах и развеивал его. Железной дороги не видно, потому что она за посадками. И с той стороны из-за посадок подымался красный в полнеба закат. Солнце уже спряталось за горизонт. Закат был такой красный, будто на ту сторону неба вывесили тысячи знамен. Дождь, который шел целый день, отключился сразу, как только мы вышли на поле.

Мы, естественно, не наблюдали, кто что делает, а занимались тем, чем собирались заниматься. Я механически, заткнув куда-то все эмоции, сеял пепел отца. Состояние было трезвое и полуобморочное одновременно. Шел по стерне. Там какие-то сельскохозяйственные работы прошли. Как выяснилось, поле в это время принадлежало сельскохозяйственной школе, которая находилась по соседству.