Частная коллекция

Буйническое поле, понятно, что под Могилевом, понятно, что надо туда ехать, но где это поле, мы не знали, знали, что это то самое поле, на котором Симонов встретился с Кутеповым, и то самое поле, на котором в романе «Живые и мертвые» Серпилин встретился с Синцовым, т. е. литературно семья Симонова была лучше подкована, чем географически.

Выяснилось, что это свое желание он не только записал в завещании, но и несколько раз повторял разным членам семьи и не только им. Это слышал от него Лазарь Ильич Лазарев, который в последние годы был главным его приближенным, как первый читатель, как первый критик, как друг, как постоянный консультант.

Так что никакого шока не было, и экзотики в этом не было, мы это воспринимали как приказ, не более того, но и не менее. И я слышал это от отца, так, между прочим, примерно в таком контексте, что скучно лежать на Новодевичьем, какая-то в этом есть подчиненность. Выяснилось, что таким примерно образом он успел изложить это нескольким членам семьи, поэтому и удивления это не вызвало.

Надо было обдумать, что и как делать. Поскольку повлиять на быстрое появление некролога и его публикацию мы не могли, то надо было думать, как действовать потом… Тут возникало огромное количество технических проблем.

Видимо, отец нас приучил к тому, что в каких-то вещах он совершает поступки нестандартные, и мы это принимали как данность. Кроме того, думаю, что влияние его на нас, особенно применительно к его собственной жизни, было настолько сильным, он настолько всегда сам принимал решения, что даже тот, кому показалось это экзотичным, помалкивал.

Хотя мы сразу понимали, что это будет не так просто сделать. Но сомнений в том, что мы это сделаем, не возникло, не до того было, и даже думать, как на это посмотрят, не хотелось.

Возникли другие проблемы. Проблему организации похорон с нас как бы снимали, но с нами все-таки отчасти советовались, тем более что в завещании были сказаны две вещи по похоронам. Чтобы доступ к телу был открыт в Центральном Доме литераторов, чтобы, не дай бог, в Колонный зал его не вывезли, и устроить открытые поминки, т. е. накрыть стол в ЦДЛ, человек на 600, кто придет, тот придет: никого не звать и никому не отказывать.

Следующая проблема: естественно, похороны по первому разряду, будут нести на красных подушках все ордена. Где ордена? Вот ордена. А где Звезда Героя Социалистического Труда? Нет Звезды Героя. Надо искать… И нет ордена Красной Звезды. С орденом Красной Звезды оказалось просто: Марк сказал: «Если не найдем, я принесу свой. Ордена же не забирают, ордена остаются у семьи, поэтому я принесу, а потом заберу. А Звезду надо искать» Сутки искали и не нашли. И тогда мне было дано задание взять у кого-нибудь на поноску Звезду Героя Социалистического Труда.

В качестве «бронепоезда на запасном пути» участвовала моя мама – в общем, расскажу подробней. Моими любовью и уважением отец обязан моей матери, потому что мать, какие бы у нее ни были сложные с ним отношения, всегда считала, что у сына должен оставаться отец. И все проблемы отцовского характера в период военный и послевоенный каким-то образом мать спускала на тормозах. Мать была буфером, который принимал на себя мое ощущение неприятия, а заодно многое мне объяснял про отца и одновременно внушал мне по отношению к нему чувство благодарности и привязанности. Поэтому, когда отец мною заинтересовался, в мои уже лет пятнадцать, то ему, в общем, достался очень податливый человеческий материал, т. е. я не был в оппозиции к отцу, я не считал, что был им обижен, не считал, что был им обойден. Хотя все это в 15 лет было совсем не так просто. Но я всегда чувствовал себя сыном Симонова и без напряга сохранял эту фамилию.

В 1952 году мы с мамой жили на Зубовском бульваре, на этом месте сейчас стоит Счетная палата. Там был наш двухэтажный флигель, построенный когда-то дедом. Ну, не самим дедом, он был пайщиком кооператива, и одна квартира из четырех принадлежала ему. Когда деда выслали, – а он был нэпманом, и высылали его трижды, – то эту квартиру уплотнили. У мамы отобрали две комнаты, а одну оставили. Дом был построен из материалов, сворованных при строительстве большого соседнего дома, поэтому отделочные материалы были первоклассные, а несущие материалы были дерьмовые. Например, на втором этаже, где мы жили, здорово просела центральная балка. При этом не высыпалась ни одна паркетина, которыми был покрыт пол. Но просело настолько, что в нашей комнате, а у нас была большая комната, метров 26–28, разница уровней пола была в полметра. А в другой половине квартиры была разница в 70 сантиметров, т. е. к сортиру, например, в пьяном виде забраться мог не каждый.