Частная коллекция

Когда удрал Тихонов, когда он съездил позвонить, я этого не знаю. Никто тогда ни его исчезновения, ни его нового появления не заметил. С этого момента секрет Полишинеля перестал быть секретом. Началось кручение других колес. Из горкома Могилева позвонили в ЦК Белоруссии. В белорусском ЦК всполошились, позвонили, видимо, Зимянину, поскольку он был главный по идеологии и был бывший белорусский секретарь со всеми вытекающими оттуда последствиями.

Это мы узнаем позднее. Я иду по стерне вдоль дороги, развеиваю прах. Девчонки идут за мной, как ассистенты при знамени. Прах такой бело-серый, мягкий. Действительно прах. Его довольно много, хватило, наверное, метров на 150. Дальше его уносил ветер. Он в этот день дул в сторону шоссе. Затем накрыли двумя скатерками радиаторы машин, разлили водку в приготовленные рюмки, выпили по 100 грамм и поехали в Могилев, в гостиницу, где нам были заказаны номера.

Никто ничего специально не скрывал, потому что с того момента как мы выехали, мы поняли, что нас уже не остановят. Это было бы уже глупо. Но во всяком случае до Кричева мы старались вообще ничего, никому не говорить. Мы понимали, что могут остановить. И вот тут никакие его завещания нас охранить не могли. Могли быть проблемы.

За то время, что мы рассыпали прах и остограммливались, они связались с ЦК и Москвой. Им сказали: «Принять, а мы пока будем думать». Надо отдать им должное, что у многих из них это все сопровождалось искренней печалью по умершему Симонову. Думаю, что тут еще примешалось чувство патриотизма, люди приехали из Москвы только для того, чтобы прах над нашей могилевской землей развеять.

Когда мы приехали, в гостинице находилось человек восемь партийных деятелей из Могилева, которые уже принимали эту историю с рассыпанием праха как нечто не выходящее из ряда вон, странное, но сделанное. Ну, приехали родственники, развеяли прах. Что теперь делать? Мы были совершенно измочаленные, поужинали, разбрелись по номерам. На следующий день съездили еще раз на это поле и уехали домой. К тому времени, как мы добрались до Москвы, был звонок: Ларису Алексеевну и меня приглашали в ЦК к Зимянину с тем, чтобы обсудить, «как забыть о последствиях нашего поступка». Это мы уже придумали такую формулировку.

И на следующий день мы с Ларисой пошли в ЦК. Да, мы еще собрали семейный совет, что именно просить. Договорились. Собственно говоря, мы и были приглашены, чтобы обсудить вопрос, как увековечить память знаменитого советского писателя. Вопрос о развеивании праха не поднимался Зимяниным вообще. Он только спросил: «Это было завещание Константина Михайловича?» Мы сказали: «Да». Он не спросил: «Почему вы никому ничего не сказали?» Задавать этот вопрос было бы бессмысленно, потому что надо было вступать в объяснения, мы бы объяснили, почему. Он бы нас как бы должен был не понять. Было очень разумно это сделано, очень мягко.

Просили о нескольких вещах. Добавить два тома к собранию сочинений. К тому времени вышел только первый том стихов. Должно было выйти еще девять, но мы заранее поставили вопрос об 11-м и 12-м томе, потому что ни статьи, ни письма в десять томов не умещались. Поставлен был вопрос о мемориальной доске, на дверях кабинета или подъезда, это решали позже. Формирование комиссии по литературному наследству – тут проблем не было, потому что состав комиссии был перечислен отцом. Плюс пароход, плюс улица в Могилеве и улица в Москве.

Все предложения были приняты. Одна деталь. Тогда еще не возникла идея поставить на Буйническом поле камень. Я не помню, как она возникла. Со мной ее не обсуждали. Лариса решила ставить камень. Идею эту реализовали очень быстро. Я думаю, что из желания приезжать не просто в пустоту поля, а к чему-то конкретному привязать память. Здесь, на этом поле, уже стояла мемориальная стела романовской дивизии: «Здесь стояла насмерть дивизия под командованием генерала Романова, которая остановила на несколько суток двигавшиеся немецкие полчища» Черная, достаточно грубая стела. Потом появился симоновский камень у дороги, не там, где развеян прах, ближе к городу. Одно от другого на расстоянии метров в двести. Зато как бы единый ансамбль. Это не требовало железной географической привязки, потому что частицы праха развеяны ветром, так что он на месте…

Камень помогли вывезти из Карелии военные. Лариса сама туда ездила, камень она выбирала, на военном тягаче его привезли. Потом молодой архитектор Паша Андреев его там поставил. На камне выбито факсимиле «Константин Симонов» – это с фронта, а с тыла поставлена медная табличка, на которой написано: «Всю жизнь он помнил это поле боя и здесь завещал развеять свой прах».

Но это я забежал вперед. Никаких сообщений ни о нашей поездке, ни о том, что прах развеян, нигде ни под каким видом не появлялось. Мы этого не скрывали, говорили, но никаких официальных сообщений об этом не было.