Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая

ВЕДЕНЯПИН. Это означало писать стихи, переводить стихи и давать частные уроки. Между прочим, в те времена можно было довольно прилично зарабатывать поэтическими переводами. У меня не было недостатка в предложениях. Если бы я захотел, я мог бы переводить, как говорится, километрами, но я понимал, что это не для меня. Совмещать перевод с собственными стихами я не мог. Но по крайней мере теперь не надо было ездить в Тимирязевку.

ГОРАЛИК. Как начали протекать дни?

ВЕДЕНЯПИН. «Дар» читали? Вот примерно так. Нет не совсем. Дело в том, что я уже был женат и у меня рос сын, родившийся в 1980 году. Мы жили тогда в двухкомнатной квартирке возле метро «Молодежная» на пятом этаже в «хрущевке», и, конечно, надо было зарабатывать. Такого понятия, как деньги (в современном смысле слова), в те годы еще не было (во всяком случае, для того круга людей, с которыми мы дружили), но все-таки есть-пить, одевать ребенка надо было. Я переводил, давал уроки английского, работал сторожем в детском саду. Были еще какие-то смешные подработки, которыми я совершенно, надо сказать, не тяготился, потому что в этом была естественная и даже модная для тех лет богемность.

Как протекали дни? Что-то я переводил, обычно утром, потому что вечером мне трудно работать вообще. Еще я читал, довольно много, надо сказать, и все свободное время пытался сочинять. Свободным я называю в частности время в транспорте, пока едешь на урок, или идешь в магазин, или когда ложишься спать, а иногда и посреди ночи. А иногда и по утрам – ведь переводил я не каждый день. Происходило это с разным успехом, но невероятно меня захватывало. Собственно, правильно будет сказать, что я почти все время находился тогда в состоянии сочинительства; я писал стихотворение очень медленно, в среднем два месяца, но оно меня не отпускало, заставляло все время о себе (стихотворении) думать. Порой в самые неподходящие моменты. Так продолжалось лет до тридцати примерно. Ну а еще в те годы происходили всякие события, связанные с двумя, казалось бы, разновекторными вещами: крещением (и хождением в храм) и влюбленностями. Не знаю, стоит ли об этом говорить и тем более это публиковать.

ГОРАЛИК. Ровно настолько, насколько вы хотите.

ВЕДЕНЯПИН. Давайте я попробую все-таки что-то про это сказать, потому что без этого трудно соотнестись со всем остальным, а там посмотрим. Итак, в двадцать один год я крестился. Тут много факторов, о самых личных (и, вероятно, самых важных) я все-таки, пожалуй, рассказывать не стану, но о более внешних и «общекультурных» скажу. Возможно, тут сыграли роль и мои детские переживания, связанные с бабой Нюрой и ее церковностью, и, конечно, книги наших религиозных философов начала ХХ века, которые я брал из библиотеки Е. Л. Шифферса, и сама фигура Шифферса, и, разумеется, русская классическая литература. Кажется, С. С. Аверинцев, если я ничего не путаю, заметил как-то, что когда советский читающий мальчик входил в храм и слышал эти слова, которые там произносились, он попадал в пространство русской культуры, где были Достоевский, Тютчев, Пушкин и другие, той самой, частью которой хотелось быть через головы, так сказать, всяких советских «культурных деятелей». Чем-то вроде маленьких храмов были в те времена и дома-музеи всех этих дворянских писателей, художников и композиторов, да и просто все дома-руины дореволюционного времени, казавшиеся чудесными. Ну и конечно, собственно, церковные здания, превращенные в склады или еще во что-нибудь, и действующие храмы. Храм был островом в море диковатой жизни.

ГОРАЛИК. Порталом, дверью, может быть?

ВЕДЕНЯПИН. Да и дверью тоже. Ну вот, и я ходил в храм на службы. Слишком рьяным прихожанином я не был и в те годы, но все-таки причащался с некоторой периодичностью и так далее. А одновременно с этим начались всякие любовные переживания. Искушения, как сказали бы в церкви. Не исключено, кстати, что правильно бы сказали. Мы, конечно, были детьми с моей первой женой, когда поженились (нам обоим едва исполнилось двадцать лет), и остались детьми. Причем неумными детьми. Так или иначе, все серьезные и неведомые до того чувства «навалились» на меня уже после женитьбы и, к сожалению, «вне» моей «женатой» жизни. И стали возникать всякие «отношения», всегда непростые. И все эти связи были какие-то полуобреченные с самого начала. Все это было тяжело, и в то же время это был опыт, без которого, наверное… Нет, пожалуй, я все-таки остановлюсь, не буду рассуждать на эту тему.

А еще были экспедиции, это важно.

Ну, например, я в качестве рабочего ездил с геологами в тайгу.

ГОРАЛИК. Это какой год?

ВЕДЕНЯПИН. 1988-й. Меня пригласил профессиональный геолог, с которым я был знаком заочно, и я тут же с радостью согласился, не вполне представляя себе, что это будет. Этот геолог жил в Новосибирске. И я прилетел в Новосибирск.

ГОРАЛИК. Что это была за экспедиция?