Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая

…Недавно я был во Флоренции, и у меня в номере был балкон. Балкон выходил во внутренний двор, достаточно большой, где росли деревья. Я проснулся на рассвете (потому что стал плохо спать) и вышел на этот самый балкон. Надо сказать, что географическое положение Флоренции достаточно специфично, она как бы находится в котловане, окруженном холмами, из-за этого у нее свой микроклимат: ночью там прохладно, а днем душно и жарко. Холодный воздух долго задерживается в ковше утром, а потом долго задерживается теплый. Так вот я стоял на балконе и смотрел на дерево, которое немножко рябилось в движущемся холодном воздухе, ну, вы знаете этот эффект, как будто немного через воду. И подумал, что какой-нибудь средне-условный поэт, наблюдательный ли Бродский или просто какой-нибудь пишущий в этой системе, обязательно бы что-нибудь захотел написать. Даже я, человек, относящийся к стихам, как к некоторой мистической попытке, не являющийся литератором, не относящийся к стихосложению, как к упражнению, типа очередного стихотворения, ведь масса людей пишет стихи в путешествиях, что, по-моему, ужасно пошло, так вот даже я, человек совершенно нового склада в этом смысле, мог бы сожалеть, что я вот не напишу стихотворение или развернутую метафору про рассветную Флоренцию, про балкон, про движущийся холодный воздух, про воздушную рябь между деревом и мной. И в этот самый момент я почувствовал большую радость и какой-то покой, я вдруг понял, что это дерево безо́бразно. Что оно стоит в рассветной Флоренции во внутреннем дворе, на него смотрит человек с балкона, и само это дерево немного двоится в холодном воздухе, но это все, не надо нагружать его метафорами, не надо делать его предметом стихотворения, потому что все это ложь. И такие вещи я стал понимать только сейчас. Несколько лет я посвятил тому, чтобы освоить какие-то самые незначительные психологические (я даже стыжусь назвать их духовными) практики. Например, я научился останавливать ум, его бессмысленную работу, пусть ненадолго, но научился, я научился отслеживать самого себя, вспоминать себя, то есть не спать, как большинство из нас спит наяву, совершая действия. Иногда мне казалось, что я даже подходил близко к моментам, которые можно было бы назвать просветлением. Но я именно подходил, всего лишь подбирался к окраинам, но даже этого мне было достаточно, чтобы понять, что большая часть того, что мы называем своей жизнью, – ерунда. Когда я вам давал интервью четыре года назад, я наговорил столько ненужных вещей, которые мне казались важными, что, прочитав расшифровку, которую вы прислали, я изумился, сколько же мусора у меня было в голове. Надо сказать, что столько же мусора у меня и сейчас, но я хотя бы научился осознавать это как мусор.

Когда мне было около сорока двух, в октябре того года, я стал сидеть в сумерках, заставляя себя фокусироваться на этом простом действии, осознавал себя здесь и сейчас. Это было очень сложно, мысль все время убегала, но я возвращал ее к кухне с незажженным светом, к плите, на которую я смотрел, к чайнику в постепенно меркнущих сумерках. Нет ничего тоскливее плиты и чайника в постепенно меркнущем свете. Но я заставлял себя смотреть на него и смотреть. Я это делал долго, несколько месяцев. И вдруг оказалось, что я изменился, как будто переродился, стал другим человеком, и жизнь моя тоже изменилась. Поэтому мне совсем не хочется говорить о людях, которых я любил в прошлой жизни (а раньше я бы непременно об этом говорил), о людях, которых я люблю сейчас, о двойной жизни, которую я вел (я бы и о ней говорил раньше, что само по себе является нонсенсом, потому что либо двойная, либо не говоришь, что двойная), ну и так далее. Потому что сейчас это все имеет отношение только к неправильно понятой своей жизни. Вот мы с вами сейчас говорили о детстве. О том, что там есть разгадка той жизни, которую ты должен на самом деле вести, о ее прообразе, который потом затушевывается заимствованиями подростковой жизни, гормональной мутью молодости, лживой историей первой зрелости. Это все так. Ретроспективная разгадка твоей жизни в детстве и есть.