Частные начала в уголовном праве

Останавливаясь специально на группе преступных деяний, направленных против частных интересов, Н. С. Таганцев определяет круг деяний, в которых согласие потерпевшего исключает преступность деяния. «Согласие обладателя нарушенного интереса устраняет, прежде всего, преступность имущественных посягательств в виде захвата имущества или его истребления, так как передача, уступка имущества, хотя бы для его уничтожения, составляет для его обладателя, по общему правилу, несомненное право. Такое же положение применяется и к посягательствам на честь. Выражение презрения к личности другого необходимо предполагает унизительность данного обхождения в глазах как оскорбителя, так и оскорбленного: обида не существует, как скоро кто-нибудь находит обращенные к нему слова не оскорблением, а похвалой. Но если закон преследует не унизительное обхождение само по себе, а нарушение права каждого не допускать унизительного с собой обхождения, то, конечно, вперед данное согласие на такое обхождение делает обиду немыслимой… Рядом с обидой должны быть поставлены посягательства на целомудрие. Эти преступные деяния заключают в себе два элемента: публичный – нарушение установленного законом регулирования плотских отношений и частный – посягательство на права личности. В первом отношении согласие объекта полное и добровольное не может иметь никакого значения, а во втором оно уничтожает преступность, так как закон охраняет не целомудрие как таковое, а право лица свободно распоряжаться собой, поэтому изнасилование с согласия жертвы, конечно, немыслимо… Такое же значение имеет согласие при посягательстве на свободное распоряжение собой и своими действиями, так как и это благо не имеет реального, самостоятельного существования; его бытие выражается именно в возможности пользоваться этим благом. Не может считаться преступником тот, кто запер другого в комнате по его согласию и не может быть наказан за посягательство на свободу тот, кто обращается с каким-либо лицом как с рабом, если только на это было дано согласие»[135].

С последним доводом не соглашается Л. С. Белогриц-Котляревский. Он утверждает, что «поставляя своей задачей развитие, возвышение личности гражданина, государство, очевидно, не может допустить попрание этой личности, хотя бы и с ее согласия. Это положение, как ни далеко его практическое осуществление, напрасно упускает из вида Таганцев, который утверждает, что согласие потерпевшего уничтожает ответственность при посягательствах на честь и свободу.. Кодексы многих культурных стран объявляют наказуемым торг невольниками и продажу в рабство, хотя бы эти акты были учинены и с согласия потерпевшего»[136].

Более спорным в уголовно-правовой науке на рубеже XIX—XX вв. был вопрос о посягательствах на телесную неприкосновенность. Как отмечает в своих работах Н. С. Таганцев, «даже сторонники противоположного воззрения не могут не признать, что согласие уничтожает ответственность во всех тех случаях, где главную роль играет не физическое страдание, а нравственное, насилие над личностью, нарушение личной неприкосновенности: нельзя допустить уголовной ответственности лица, отодравшего кого-либо за уши или ударившего по спине, как скоро он сделал это по просьбе или с дозволения пострадавшего»[137].

В основу собственного видения проблемы согласия потерпевшего С. В. Познышев закладывает следующий тезис: «Согласие пострадавшего устраняет, прежде всего, противозаконность тех деяний, вся сущность которых, как преступлений, именно в том и заключается, что они совершаются против воли другого лица, так что, как скоро этот признак отпадает, они превращаются в обыкновенные, вполне дозволенные действия»[138]. На основе этого критерия автор следующим образом определяет согласие потерпевшего на причинение вреда телесной неприкосновенности: «когда другое лицо соглашается терпеть щипки и пинки, деяние не признается преступлением… Совсем другое дело при телесных повреждениях в собственном и тесном смысле слова, при которых более или менее расстраивается здоровье пострадавшего, и при лишении жизни. И при отсутствии сознания насильственности этих деяний, у субъекта остается сознание более или менее тяжкого физического страдания и вообще сознание крупного зла, причиняемого другому человеку Определяясь к деянию при этом сознании, субъект доказывает, что у него нет должного уважения к личности, которое веками воспитывалось и существует у членов культурного общества. Поэтому при телесных повреждениях за согласием потерпевшего не должно признаваться значение обстоятельств, устраняющих противоправность деяния».