Частные уроки рунографии

— Можешь не верить, — пожала плечами Софит, — Я могу обойтись и без Террана, а ты? Ты сможешь гордиться собой, что могла спасти отца, но из-за собственного упрямства и глупости не стала этого делать. Я не настаиваю. Я просто предлагаю тебе. Подумай хорошенько. Я зайду через два часа. Ты мне скажешь только «да» или «нет». Ничего другого слышать я не хочу. Или ты остаешься сидеть в этом подвале и лелеять свою мнимую гордость, или ты идешь со мной спасать твоего отца…

— Что я должна делать? — хмуро вопросила Терри три часа спустя. Отражение в зеркале показало тяжелый взгляд, упрямо поджатый подбородок и крепко стиснутые губы, — Зачем этот парик?

Две служанки вокруг нее вились пчелами. Их хлопотливые руки затянули корсет, застегнули многочисленные пуговички верхнего платья из темно-синего шелка и полупрозрачного газа и теперь ловко водружали на голову Терри какое-то мерзкое сооружение из черных волос, густо перевитых синими лентами и драгоценностями.

Софит, стоявшая где-то позади сидящей девушки, словила в отражении ее взгляд и медленно приложила к губам палец, выразительно кивая на служанок. Терри, нахохлившись как черная ворона, тяжело вздохнула. Однако по мере того, как ее собственные рыжие волосы скрывались под париком, а брови — под слоем черной краски, девушка хмурилась все меньше, и в выразительных глазах ее стал все чаще появляться загадочный дерзкий огонек.

Когда же служанки закончили свою работу и с легким поклоном отступили, Терри оглядела себя более придирчиво и внимательно. Следовало признать, ее облик изменился до неузнаваемости. Темные локоны подчеркнули выразительную линию ее скул, но одновременно словно бы бросили тень на ее лицо — Терри казалась сама себе постаревшей сразу на несколько лет. Этому способствовала и нелепая, старящая ее высокая прическа, и потемневшие, словно бы запавшие глаза, и излишки пудры, и накрашенные губы, которые кривились отнюдь не в радостной улыбке. Да и синий цвет ее не красил.

— Вон, — ровно сказала за ее спиной Софит, одетая на удивление скромно в темно-красное бархатное платье, и служанки упорхнули как испуганные птички, — А теперь уходим. И побыстрее. Для всех ты — моя племянница, приехавшая из провинции. Поспешим, милочка…

— Куда мы едем? — хмуро спросила Терри, никак не желая смиряться с чужим обликом в зеркале, однако в уме дотошно просчитывая все выгоды такого сногсшибательного превращения.

— Как куда? В королевский дворец.

Фо. Капкан захлопнулся

Истерика прошла довольно быстро. Некоторое время спустя Фо, опустошенная, но спокойная и собранная, стояла перед зеркалом и с мрачной апатией думала о том, что теперь без вуали ей точно не обойтись — глаза припухли, нос покраснел. Она не относилась к тому числу замечательных женщин, на лице которых слезы не оставляют никаких следов, потому ей понадобилось некоторое время, чтобы привести себя в порядок.

Зато теперь она вполне избавилась от иллюзий и точно знала, что ни на чью помощь рассчитывать не может. Она сама за себя. Она сама по себе. Как кошка. Теперь она совсем одна, не считая где-то пропавшей Терри. Разумеется, она чувствовала свою вину за то, что не занимается поисками девушки, однако искренне надеялась на то, что с племянницей ничего не случилось. Потому что помочь ей Фо сейчас бессильна.

Кучер довез ее до Невильского кладбища уже в сумерках. Коляску госпожа Торвиль не стала отпускать, однако и слугу за собой не позвала (а взяла она не своего кучера, а Кубира, того самого, что приехал с Терри. Чем меньше ее собственные слуги знают о ее делах, тем лучше). Несмотря на несмелый протест кучера, к склепу Дира она пошла одна.

Лето в этом году было на редкость холодное и дождливое. Безрадостное какое-то лето. Совсем как у нее на душе. Фо мягко скользила по узким, посыпанным гравием дорожкам, рассеянно замечая краем глаза потемневший от влаги камень многочисленных надгробий. Зябко куталась в легкий плащик, неумолимо тяжелеющий от почти невидимой водяной взвеси, нудно моросящего дождя. Смахивала со щек ползущие вниз холодные капли (о нет, нет! Совсем не слезы. Не до слез уже), потому как в этой полутьме ей пришлось поднять густую узорчатую вуаль, свисавшую с полей ее роскошной, перетянутой многочисленными слоями шелковых лент шляпки почти до подбородка. Фо шла по пустынному и совершенно безлюдному кладбищу и ощущала какую-то мрачную успокоенность. Впрочем, страннее было бы обратно, про себя хмыкнула женщина. Радоваться на кладбище может только могильщик, вовремя получивший плату, да вор, удачно ограбивший склеп. Ну, и еще тот безумец, что собственными глазами увидел могилу своего заклятого врага. Только это плохая радость.