— Именно! У Флея, конечно, не все были дома, но он был далеко не дурак. Заметьте, как он закрутил в последних словах: “Я тоже в опасности, когда появляется мой брат, но я готов взять риск на себя”. Здесь он ясно дает понять Гримо: “Ты, братец мой, можешь попытаться убить меня, тебе не привыкать, но я готов рисковать. Договоримся по–хорошему или должен появиться умерший брат, чтобы отправить тебя на виселицу?”
Теперь припомните его действия вечером накануне убийства. Помните, как он сжигал свой реквизит фокусника? А что он при этом сказал О’Рурку? Этим словам, если их рассматривать в свете того, что нам сейчас уже известно, можно найти только одно объяснение. Итак, он сказал: “Они мне больше не понадобятся. Моя работа закончена, разве я не говорил тебе, что иду повидаться с братом? Мы должны уладить с ним одно старое дельце”. Он имел в виду, что Гримо принял его условия и Флей расстается со своей прежней жизнью бедняка–артиста. Но имея возможность в прошлом убедиться в коварстве Шарля, Пьер Флей решил подстраховаться и обиняками предупредить О’Рурка напоследок: “Если со мной что–нибудь случится, моего брата можно найти на той же улице, где живу я. Он не постоянно живет там, но сейчас снял квартиру”.
Я объясню это его заявление чуть позже. Но вернемся к Гримо. Профессор никогда и не думал принимать условия Флея. Флей должен быт умереть. Изощренный, коварный ум Гримо (который, как вам известно, больше чем кто–либо из всех, с кем мы столкнулись р этом деле, имел пристрастие к магическим трюкам) отказывался принять сумасбродные требования невесть откуда появившегося брата. Флей должен умереть — но сделать это было сложнее, чем кажется.
Если бы Флей пришел к нему без свидетелей, чтобы ни одна живая душа не видела и не могла потом как–то связать его с Гримо, все было бы очень просто. Но Флей был слишком опытен для этого. Он показал всем друзьям профессора свою визитную карточку и намекнул на страшную тайну, связанную с Гримо. Неудобно получается! Теперь, если Флея найдут убитым, кто–нибудь может сказать:
“Привет! Это не тот тип, который?..” и т. д. И следствие может заинтересоваться, потому что одному богу известно, что еще мог наговорить Флей другим людям о Гримо. Что бы ни случилось с Флеем, имя Гримо всплыло бы на следствии, Единственное, что он мог сделать, — это представить дело таким образом, будто Флей угрожает его жизни, посылать самому себе письма с угрозами, переполошить домашних, сообщив всем, что Флей грозится нанести ему визит в тот вечер, когда он сам собирается навестить Флея. Скоро вы поймете, как блестяще он спланировал это убийство.
Эффект, который он хотел произвести, заключался в следующем. “Смертельно опасного Флея” должны увидеть, когда он якобы пришел к Гримо в субботу вечером. Для этого нужны свидетели. Они должны видеть, как Флей вошел к нему в кабинет. Раздается шум борьбы, выстрел, падение тела. Дверь открывается. Гримо находят одного — с ужасно кровавой, но неопасной огнестрельной раной. Никакого оружия нет. Из окна свисает веревка, по которой, как все думают, Флей спустился вниз. (Вспомните: в прогнозе погоды говорилось, что к тот вечер снега не будет, так что следы искать бесполезно…) Гримо говорит: “Он хотел меня убить, я притворился мертвым и он скрылся. Кет, не вызывайте полицию — я не пострадал”. А на следующий день Флея находят мертвым в его собственной квартире. Его найдут с простреленной грудью, пистолет в руке и курок спущен, так что факт самоубийства не вызовет сомнений. На столе — записка самоубийцы. В расстройстве от содеянного он убил и себя… Вот какое впечатление хотел произвести Гримо, джентльмены.
— Но как он собирался это сделать? — спросил Хедли. — И, кстати, все было не так!
— Нет, конечно. План не удалось осуществить. О заключительной части фокуса — с Флеем, входящим к нему в кабинет, когда он на самом деле уже лежал мертвым в приемной врача на Калиостро–стрит, я скажу чуть позже. Гримо, не без помощи мадам Дюмон, провел необходимую подготовку.
Он договорился с Флеем, что встретится с ним у него на квартире на верхнем этаже над табачной лавкой. Он сказал Флею, что придет в девять часов вечера в субботу, чтобы уладить вопрос с деньгами (вы помните, что Флсй расстался со своим реквизитом и оставил свой театр в Лаймхаузе около восьми пятнадцати).