Гримо выбрал субботний вечер, потому что, по нерушимому обычаю, он должен был находиться в это время один в кабинете и никому не разрешалось беспокоить его ни под каким предлогом. Он выбрал этот вечер и потому, что должен был воспользоваться черным ходом, уйти и вернуться через полуподвал, а Энни, чья комната расположена там, в этот вечер уходит из дому — у нее выходной. Вы помните, что после того, как Гримо поднялся к себе в кабинет в семь тридцать, НИКТО не видел его до тех пор, пока он, согласно показаниям свидетелей, не открыл дверь кабинета перед незнакомцем в девять пятьдесят. Мадам Дюмон заявила, что разговаривала с ним в кабинете в девять тридцать, когда приносила ему кофе. Кратко объясню, почему я не поверил этому заявлению, — на самом деле его не было в кабинете, он находился на Калиостро–стрит. Мадам Дюмон было приказано спрятаться за дверью кабинета, а в девять тридцать выйти оттуда. Зачем? Затем, что Гримо попросил Миллза подняться наверх в девять тридцать и понаблюдать за дверью кабинета из комнаты напротив. Миллзу нужно было убедить в том, что Гримо работает. Но на всякий случай, если Миллзу вдруг взбредет в голову, проходя мимо кабинета, окликнуть профессора или заглянуть в кабинет, мадам Дюмон должна была помешать этому.
Миллзу была отведена в этом фокусе роль зрителя, которого дурачит фокусник. Почему? Во–первых, потому что хотя он и необычайно исполнителен и готов выполнить все инструкции в точности, он настолько запуган этим “Флеем”, что никогда не вмешается, когда человек–призрак начнет подниматься по лестнице. Он не только не попытается остановить человека в маске за те несколько опасных секунд, пока тот не зайдет в кабинет (как что могли бы сделать Мэнгэн или Дрэймен), но даже не выйдет за порог своей комнаты. Ему велели оставаться у себя, и он так и сделал. Во–вторых, Гримо выбрал его, потому что он очень маленького роста — значение этого факта станет понятно чуть позже.
Итак, в девять тридцать ему было приказано подняться наверх и наблюдать за кабинетом. Это потому, что человек–призрак должен был появиться сразу же после половины десятого, хотя на самом деле он опоздал. Отметим первое противоречие: Миллзу было сказано, что посетитель придет в девять тридцать, а Мэнгэну — в десять! Причина очевидна. Внизу должен был обязательно находиться кто–то, кто потом засвидетельствовал бы, что посетитель вошел через парадную дверь, подтвердив показания мадам Дюмон. Но Мэнгэн мог проявить любопытство к посетителю, мог окликнуть его, если бы профессор не сказал ему, что гость вообще не придет, а если и придет, то не раньше десяти. Было сделано все, чтобы ввести его в заблуждение, заставить его сомневаться до тех пор, пока человек–призрак не минует опасную дверь. А на всякий случай, чтобы исключить любую неожиданность, Мэнгэна и Розетту всегда можно было запереть.
Что касается остальных: у Энни выходной, Дрэймена обеспечили билетом на концерт, Барнэби играет в карты у себя в клубе, Петтис в театре. “Поле боя” свободно. Незадолго до девяти часов Гримо выскользнул из дома через черный ход. Игра началась.
Некоторое время, вопреки прогнозу, шел сильный снег. Но Гримо не принял его всерьез. Он был уверен, что успеет сделать свое дело и вернуться к половине девятого, и если снег к этому времени еще будет идти, то потом не придется объяснять, почему ускользнувший через окно посетитель не оставил следов. В любом случае Гримо зашел слишком далеко, чтобы остановиться.
Он вышел из дому, прихватив с собой старинный револьвер “Кольт”, заряженный только двумя патронами. Я не знаю, что за шляпа была на нем, но пальто было твидовое, желтое в красноватых пятнах. Он купил пальто на несколько размеров больше, весьма экстравагантного цвета, потому что ничего подобного он никогда не носил и никто не смог бы его узнать в нем, если бы увидел. Он…
Хедли перебил его:
— Подождите! Как насчет этих пальто, меняющих свой цвет? Это случилось чуть раньше. В чем тут дело?
— Я снова вынужден просить вас подождать, пока мы не дойдем до его заключительного трюка.
Итак, Гримо отправился к Флею. Там он должен был какое–то время проговорить с ним вполне дружелюбно. Он сказал бы ему что–нибудь вроде: “Ты должен бросить эту берлогу, братец! Теперь ты будешь жить в комфорте — я об этом позабочусь. Почему бы не оставить здесь все и не перебраться в мой дом? Оставь все это барахло своему домохозяину!” — я общем, все что угодно, лишь бы заставить Флея написать записку для домовладельца. “Я возвращаюсь в свою могилу”, — все, что могло потом быть истолковано как записка самоубийцы!
Доктор Фелл подался вперед.
— А потом Гримо вынимает свой “Кольт”, приставляет его к груди Флея и улыбаясь нажимает на спусковой крючок.