Часы

— Это всё за последний год? Хм. Несомненно, неординарные способности, несомненно, трудолюбие. Только у Вашего Гертера… Он что, немец? Да, понимаю. У него много от дилетантства, от незнания и неумения. Я не стану сейчас разбирать его ошибки, Вы их сами прекрасно видите. Вот если бы Вы прислали ко мне вашего Гертера на обучение, то надеюсь года за два сделать из него художника. Персональную выставку? Что же, хорошая идея. В вашем художественном захолустье это будет очень полезно, всколыхнет интерес к искусству, да и для Вашего ученика может сослужить большую пользу. Его имя нужно продвигать, а персональная выставка — это первый шаг к признанию.

Валентина вытащила Вязникова в отдел культуры горкома партии, и это было решающим шагом. Сидевшие там деятели глубокомысленно кивали головами в ответ на цветистые речи профессора и заверили, что вопрос будет провентилирован и найдет понимание в руководстве. Выйдя из горкома, Никодим Петрович долго стоял, глубоко дыша и подняв лицо к небу.

— Подождите, голубушка, дайте старику отдышаться и прийти в себя после этих затхлых кабинетов. Меня чуть не стошнило от ваших партийных невежд. И такие люди определяют развитие культуры в нашей стране!

— Никодим Петрович, Вы держались молодцом, спасибо Вам большое, Вы так заливали им про отечественных рембрандтов и репиных…

Сергей потерянно ходил по залу, пытаясь для себя собрать воедино все, что происходило. Его картины, каждую из которых он знал до последнего мазка, в которых он вложил частицу себя самого, одетые в щеголеватые рамы, теперь отчужденно смотрели со стен, они стеснялись своих парадных, незаслуженных нарядов. Его самого мама втиснула в новый, только что купленный, мышиного цвета неудобный костюм, и он, как и его картины, чувствовал себя неловко и стеснительно в этой нарядной раме. Он боялся, что чужие люди, безразлично рассматривавшие его работы, вдруг повернутся и станут показывать на него длинными, обидными пальцами. С торжественного открытия выставки он позорно бежал, и Валентине Николаевне пришлось придумывать для заведующего отделом культуры какую-то историю, почему виновника торжества нет на мероприятии. Впрочем, Садыков не огорчился нимало, его больше занимало, как он сам выглядел на презентации и как это событие будет отражено в городской газете «Социалистическая Караганда». Редактор ни за что не соглашался пропустить заметку ближе третьей страницы, как Садыков его ни уговаривал. У редактора была твердая установка горкома — первые две страницы должны быть посвящены успехам тружеников города и деревни.

Кто-то сзади тронул Сергея за плечо.

— Привет, Серега!

Оглянулся — Эрик Блюменкранц, слегка потускневший, слегка потрепанный.

— Ну ты молодец! Поздравляю. Очень хорошие работы.

— Спасибо. А сам ты как поживаешь? Что-то я твоих работ давно не видел у Валентины.

— Да не пишу я больше, бросил. Понял, что художник из меня не получится. Нет во мне твоей основательности и работоспособности. Твоего таланта. После твоего ухода рассыпался наш кружок. Костя работает в «КарагандаГИПРОуголь», знаешь такой проектный институт? Ему некогда. А Наталья выскочила замуж, подвернулась ей партия, уехала в Алма-Ату. Теперь Валентина весь свой бизнес делает, в основном, на тебе.

— Какой бизнес? — не понял Сергей.

— Простодырый ты, Сережа. Валентина твоими картинами торгует, а тебе платит копейки. Думаешь, она эту выставку ради тебя устроила? Ради себя самой. Чтобы раскрутить твое имя и, конечно, свой салон. Ну, будь здоров, трудись на благо Родины.

Серое облако вдруг окутало Сергея. Ему вдруг стало тошно. От Наташи, выскочившей замуж. От Валентины Николаевны, торгующей его картинами. Да пусть себе торгует, без Валентины ему, Сергею, никогда бы не удалось пробиться. Только от слов Эрика исходил какой-то дурной запах. От слонявшихся людей, скользивших без- различными взглядами по его картинам. Он вдруг увидел свои работы их отстраненным взглядом, точно не он сам их написал, а кто-то другой. Картины как картины, ничего выдающегося. Как он раньше не замечал явные ляпы этого художника? Закат над озером. Когда писал этот закат в своей каморке, ему хотелось передать романтику грусти. А что получилось? Краски аляповаты и раздражающе ярки, облачко в правой части неестественно повисло и вот-вот упадет на землю… А клен над дорогой нелепо растопырил руки- ветви… Краска стыда залила его лицо. Как на загородном базаре мазилы-ремесленники выставляют на продажу искусственных ватных лебедей и томных красавиц, так и он посмел выставить на всеобщий позор свои пряничные, дилетантские картины. Возомнил себя художником! Да какой ты художник? Маляр недоразвитый. Ни на что не годный. Больше он никогда не возьмет в руки кисть!