Часы

— Иван, ты, я знаю, работаешь хорошо, но тебе нужно иметь диплом, иначе мне никак не отбиться от министерства. На твое место мне навязывают молодого специалиста из института. Так ты давай, подавай документы на заочный. Все рекомендации я тебе сделаю.

И Иван Петрович переползает с курса на курс за два года, запинается на экзамене, и преподаватель из почтения к сединам, вздыхая, ставит ему тройку в зачетку, а когда лет через десять выходит на дипломный проект, у него оказываются несданными высшая математика за второй курс и ТОЭ за третий. И методист бегает и просит преподавателей поставить тройку, потому что теперь уже все равно…

Учебники и методички высылает бандеролями мама. В училище есть отделение почты, Герку там уже знает молодая почтальонша, выдает ему бандероли и принимает заказные письма в институт с выполненными контрольными работами.

Дверь ленкомнаты с треском распахивается, на пороге — взъерошенный Сергиенко. В подштанниках, тощий, с резко выпирающими мослами.

— Почему нарушаешь устав? Кто разрешил?

— Мне капитан Березко разрешил заниматься…

— Капитан Березко не может отменить устав! По уставу положен отбой, значит, отбой, для всех отбой! Собирай свои книжки, еще раз увижу — отберу!

Теперь Герка каждый раз после отбоя терпеливо ждет полчаса, пока уснет казарма. Но на третью ночь Сергиенко снова поймал его с поличным, отобрал книги, методички, да еще наряд вне-очередь выписал. Пришлось жаловаться взводному. Скрипнув зубами, сержант вернул свою добычу.

— Два часа после отбоя можешь читать свои книжки. Но я тебя достану все равно! Думаешь, самый умный?

Герка мыл полы гектарами, ходил в наряды на кухню, но продолжал делать контрольные, а солдаты с интересом наблюдали за неравной борьбой двух упрямцев и, конечно, болели за Герку.

4

Санкт-Петербург оказался немного похож на Любек, только весь завален снегом: те же башенки, шпили, корабли. На берегу их встречал хорошо одетый господин в меховой шапке. Он говорил на гамбургском диалекте и пообещал, что всех разместят в Ораниенбауме. Это недалеко, там летом живет императрица и там всем будет хорошо, а потом они поедут на юг, на большую реку Volga, только нужно немного подождать.

Опять ждать! Ждать Иоганнес не умел. Он истомился вынужденным бездельем и беспомощностью на корабле, он больше не хотел ждать! Хорошо одетый господин сказал, что контора Опекунства по делам переселенцев находится недалеко, нужно пересечь две улицы, и там будет большой дом с колоннами.

На портале большого дома над колоннами летел ангел, похожий на маленькую Герду, и Иоганнес понял, что это хороший знак. Возле крыльца, рядом с ангелом, собралось много людей, Иоганнес услышал знакомую речь и подошел поближе.

— Нужно идти прямо к императрице! — кричал малорослый человек, одетый в городскую одежду. — И рассказать ей всё.

— Ты в своем уме? Да кто тебя допустит к императрице? Даже в это Опекунство не прорваться, швейцар не пускает, гонит взашей, там говорят: «Ищите барона Боренгарда, он вас вызвал», а где найти этого барона…

— Ну, я уже не могу. У меня маленькие дети, за вязанку хвороста местные дерут по крейцеру, за хлеб приходится платить впятеро, еще месяц и у меня кончатся деньги, — остальные хмуро молчали.

— Я прошу прощения, — протиснулся Иоганнес к тому, что в городской одежде, — мы только приехали, и мне сказали, что…

— Он только приехал! Ты откуда? Из Гессена? Мы здесь уже два месяца, — малорослый был любителем поговорить. — Нас поселили в Ораниенбауме, там летом жила императрица и ее фрейлины, а теперь мы живем, где была казарма. Тех, что приехали раньше, отправили на поселение по реке, а потом реки замерзли и нам сказали ждите, а чего ждать? Там летние домики, очень холодно, еды нет…

Со стороны набережной послышался шум и крики. По улице мчалась тройка. Черный громадный коренник разбрасывал снежные комья, а белые, без единого пятнышка, пристяжные, склоняя лебединые шеи, стелились по сторонам. Толстый кучер в овчинном тулупе кричал «Пади! Пади!» и кнутом хлестал разбегавшийся люд. Перед крыльцом Опекунства он так осадил тройку, что черный жеребец всхрапнул и стал на дыбы. Из золоченой, с гербами кареты выскочил гигант в собольей шубе. В распахе шубы виднелся шитый золотом мундир, увешанный звездами. И тотчас из дверей Опекунства на высокое крыльцо высыпал чиновный люд в зеленых мундирах, низко кланявшийся, шелестевший «Ваше сияс-с-тво, Григорь Григорьич». Великан устремил унизанный кольцами палец на толпу.

— Что за люди?

— Это немцы, Ваше сиятельство, они только приехали, и мы…

— Врешь, сволочь! — Орлов сгреб чиновника одной рукой за загрудок и поднял в воздух. — Мурыжишь здесь людей, а мне отвечать перед императрицей! Если еще такое увижу — пойдешь у меня в Березово пешком вшей кормить! — легко, как щенка, он отшвырнул чиновника, брезгливо стащил с руки белую перчатку, бросил под ноги, с треском захлопнул дверь кареты. Кучер щелкнул кнутом, закричал «Пади!», и тройка взяла с места и исчезла, оставив за собой облако снежной пыли.